Роман Прокопьевич подхватил ослепшего от рева Васька, потащил к умывальнику:
— Давай-ка, герой, сопатку твою вычистим. Ну, будет, будет выть-то. Кто это тебя? Кот, собака?
— Никто-о! Я разнимал, а они не слушались. — Васек уже стоял, невнимательно тыкал полотенцем в щеки, лоб, в подбородок, опять отвлекся, засмотрелся. Щенок, отчаянно колотя хвостом, заискивающе повизгивая, медленно вползал под кровать.
— Верный, опять получишь! — Васек с разбегу бухнулся на коленки, подполз к нему, схватил за шиворот. — Брысь, кому сказал — брысь! — Брызнуло из-под кровати яростное, зеленое шипение кота.
— Правда что, битому неймется. — Роман Прокопьевич веником выбил кота, веником же легонько поддал Ваську. — Все. Скоро кончится лафа. Мамка придет, разберется. Наведет порядок. По одной половице будем ходить. Да к тому же в носках. А Верный твой вообще в мягких тапочках, — говорил просто так, не из охоты поворчать — никогда привычки не было, а из ощущения какой-то общей расслабленности, душевной зыбкости. «Устал — дальше некуда. Что вот мелю, спрашивается?»
Васек вроде и не слушал, занятый щенком. Мокрой тряпкой хотел стереть кровь ему с морды — тот пятился, извивался, рвался изо всех сил. Васек наконец прижал его коленкой к полу, утер вспухший нос и, пыхтя, заприговаривал, забормотал:
— Ну вот, а ты боялся. Мамка придет, а у нас порядок. Все лежим и спим. — Васек с усталым причмоком зевнул, а Роман Прокопьевич рассмеялся.
В субботу приехал Веня, соскучившись по Ваську, он и укладывал его в этот вечер, что-то неторопливо ласково шептал — Васек громко вздыхал и нетерпеливо, счастливым голосом требовал, когда Веня умолкал:
— Еще! Веня, еще! А он-то куда спрятался?!
Роман Прокопьевич ждал Веню на кухне. Давно стыл чай, холодно, крупитчато забелело сало на картошке, но Роман Прокопьевич не торопил его, сидел за столом, спрятав под мышками замерзшие вдруг ладони.
Веня вышел размякший, разнеженный, с сонно сощуренными глазами. Плюхнулся на табуретку:
— Ну и Вась-карась. Еле уложил.
Роман Прокопьевич взял стакан с чаем, прихлебнул:
— Что ты! Говорун, поискать надо. Один же все время. Намолчится, вот удержу и нет… Такое дело, Веня. Жениться хочу. Дом без матери, сам видишь, разваливается.
Веня выпрямился, тревожно, горячо расширились глаза, нежно заалели щеки.
— Анисья Васильевна матерью будет.
Веня не сразу откликнулся.
— Мачехой, пап.
— Не должна, Веня. Женщина добрая.
— Все равно мачехой.
— Конечно, не родная. Но я решил, Веня. Тебя вот ждал спросить. Как ты?
