– И какие же? – еле выдавила Наргис, ошеломленная и испуганная, но не тем липким и мерзким страхом, что преследовал ее после явления ночного незнакомца, а иным, пьянящим, как вино, толкающим на безрассудства. – Что ты попросишь за помощь, госпожа Минри?
– Твоего врага, – наклонившись к ней, сказала гадалка юным голосом, так не подходящим к древнему лицу, зато очень идущим к серебру глаз. – Я заберу у тебя врага, девочка. Не слишком дорого, верно? Все дорожат друзьями и любимыми, враги никому не нужны, тебе без него будет только лучше.
– И в чем подвох? – мрачно поинтересовалась Наргис, выдергивая руку из внезапно ослабевшей хватки гадалки. – Ты снимешь с меня проклятие и мне же за это окажешь услугу? Почему?
– Потому что судьба уже ступает за тобой след в след, – Минри улыбнулась узкими бесцветными старушечьими губами. – Потому что другая цена была заплачена много лет назад, и процентов от нее хватит, чтобы купить смерть или жизнь для многих и многих… Потому что иногда даже я делаю глупости. Иди, девочка. И скажи своей служанке, что счастье дороже золота, хотя вряд ли поможет.
Словно во сне Наргис встала, бросила на стол отцепленный от пояса кошелек, в котором хватило бы денег на дюжину очень дорогих предсказаний от заслуживающих уважения гадалок. Настоящих, работающих при храме или в своих магических лавках – не то что какая-то чинка из Пестрого Двора. В котором, как известно, на троих жителей – пять мошенников.
Вокруг, в полупустой комнате, лишенной окон и щелей, дул чистый свежий ветер с запахом вишни… Уже подойдя к двери, Наргис вдруг обернулась в полном смятении чтобы узнать еще хоть что-то… Но комната была пуста. Стол, подушки, лампа – и никакого следа чинской колдуньи, лишь валялось на полу тонкое шелковое покрывало, в которое та была закутана.
Разбудил Халида запах кофе и абрикосов. Боясь пошевелиться, он размеренно дышал благоуханием, различая в нем все новые нотки: кардамон и корицу, свежую сдобную выпечку, вино и, еле уловимо, какие-то травы. Однако сильнее всего пахло абрикосами. Значит – жив? «Еще как жив», – подтвердил проснувшийся вместе с ним голод.
Зато больно не было совсем. Тело размякло от наполнившей его теплой истомы, шевелиться не хотелось, да и страшно было – вдруг боль вернется? Но вокруг точно не подземелье: щекой Халид чувствовал мягкость подушки, а другую щеку пригревало солнце, ярко светя сквозь веки. И откуда-то рядом доносился шелест листьев.
