Прекраснейшая хандрила. Маялась она с того самого дня, как вместе с другими Настоящими, оставившими Посейдонис, нашла убежище во дворце Зева.
Под колпаком защитного поля на Верхнем Олимпе было тесно: к Эдему стянулись жители из многих захваченных рабами районов Посейдониса. О просторной до времен восстания жизни во дворцах пришлось позабыть.
— И Круг еще этот проклятый каждый вечер, — сказала Фадита.
— Ах, как долго тянется этот кошмар — вырвалось у Касс. — Как бесконечно долго!
— Хорошо еще, что всего вдоволь. Хорошо, хоть еды-питья-энергии достаточно. Будем надеяться, что воздушная дорога и впредь не подведет. А пока надо держаться. Нервы не распускать. Ты слышала, что повстанцы грозят вот-вот найти способ разрушить защитное поле?
Касс отрицательно покачала головой.
— О Рамтее по-прежнему ничего?
— Исчез. Ни в городе не показывается, ни на экранах, — Фадита посмотрела на подругу подозрительно: — Слушай, почему это ты ничего не знаешь ни о ком? Это Апол тебя так заарканил? — догадалась она. — Этот может.
Поэт номер один вылетал каждый вечер, предоставив Касс несколько часов свободы, чтобы думать об Уэшеми.
Обычно Лон возвращался уже на рассвете.
Когда он входил в комнату, Касс делала вид, что спит. Лон шуршал одеждой, тихонько выходил к бассейну. Возвращался, делал вид, что верит ее сну. Даже передвигался вокруг на цыпочках, чтоб не разбудить.
Поэт номер один тихо ложился рядом на ложе, отворачивался и начинал вздыхать. Вздыхал он горестно, вкладывая во вздохи смешанную с усталостью обиду. Иногда вздохи Лона затягивались так, что становились уже больше похожими на стоны.
Касс открывала глаза, лежала молча, прислушивалась… Лон, ко всему прочему, в последнее время, в тумане этого своего состояния перехода от яви ко сну, много разговаривал. Он жаловался ей на жизнь, стыдил Рамтея за все, что происходило в Посейдонисе, угрожал восставшим кентаврам. В конце концов, поэт засыпал. Иногда просто замолкал, прерывая свое бормотание на полузвуке.
Касс смотрела на него. Иногда проводила рукой по его лицу, локонам: у нее даже выработалось своеобразное движение, быстрое, легкое, словно рука стремилась к нему украдкой, независимо от ее собственного настроения или желания. Это движение уже не будило его: спал Лон крепко и беззаботно. Все беды покидали его во сне.
Касс заснуть не могла вовсе. Чаще всего в эти часы она разрешала себе поплакать. Стараясь не всхлипнуть, не разбудить Лона. Кусала губы, переворачивалась на спину, отворачивалась, делала глубокий вдох, а затем неслышный, прерывистый, в несколько ступеней выдох. Слезы беззвучно скатывались за уши, переползали на шею, сначала скапливались где-то под затылком, а потом уплывали, теряясь в волосах и подушках.
