И я спросила Ч. В., может, мы послушаем пластинки?
С минуту казалось, он ответит отрицательно, но, помолчав, он сказал:
– Почему бы и нет? Давайте послушаем кого-нибудь, кому есть что сказать. Для разнообразия.
И, не предложив нам самим выбрать пластинку, он пошел и включил проигрыватель.
Потом лег на диван и закрыл глаза – он всегда так делает. А Пирс и Антуанетта, конечно, решили, что это просто поза.
Раздался странный, тонкий, дрожащий звук, и возникла такая тяжкая, напряженная атмосфера; то есть, ко всему прочему, нам только этой музыки не хватало. Пирс заерзал, а Антуанетта – нет, она не фыркнула от смеха, она слишком для этого элегантна, но из ее уст послышался некий тому эквивалент. Я тоже улыбнулась, должна признаться. А Пирс мизинчиком прочистил ухо и оперся лбом на растопыренные пальцы руки и тряс головой каждый раз, как этот странный инструмент (я тогда не знала, что это такое) вибрировал особенно сильно. Антуанетта задыхалась от смеха. Я знала – Ч.В. не может этого не слышать.
И конечно, он слышал. Увидел, как Пирс снова прочистил мизинцем ухо. И Пирс понял, что его засекли, и сделал умное выражение лица и улыбнулся, словно желая сказать: «Не обращайте на нас внимания». Ч. В. вскочил и выключил проигрыватель. И спросил:
– Не нравится?
А Пирс в ответ: «А что, это должно нравиться?»
Я сказала, Пирс, это не смешно.
Он ответил: «В чем дело? Я же не поднимаю шума, я просто спрашиваю, что, это обязательно должно нам нравиться?»
Ч.В. говорит:
– Убирайтесь.
А Антуанетта: «Знаете, это мне напоминает что-то из Бичема: два скелета совершают половой акт на железной крыше».
Ч.В. произносит (а лицо у него ужасающее, словно сам дьявол в него вселился):
– Во-первых, я счастлив, что вы восхищаетесь Бичемом [46]. Помпезный занюханный дирижеришка, насмерть вставший против всего творческого и свежего в искусстве. Во-вторых, если вы не способны отличить клавесин от всякой дряни, я вам ничем помочь не могу. В-третьих (это – Пирсу), в жизни не видел более наглого и самодовольного бездельника, чем вы. А вам (это мне)… И это – ваши друзья?
Я молчала, словно язык проглотила. Была страшно возмущена. Им. И ими тоже. Но в сто раз больше я была смущена и растеряна.
Пирс пожал плечами. Антуанетта пребывала в замешательстве, но тем не менее видно было, что все это ее забавляет. (Ну и дрянь же она все-таки.) А я покраснела до ушей. И опять краснею, когда вспоминаю об этом и о том, что произошло после. Как он мог?!
