Прометей, том 10 | страница 23
Имени женщины не названо, но все эти оговорки и настойчивые требования Вяземской, чтобы муж не писал ей на эту тему, выдают её с головой: «есть причины, чтобы оставить этот разговор», — нужно хранить тайну, потому что героиня романа занимает в городе какое-то чрезвычайное положение.
А письма к Вяземской не могут не перлюстрироваться — ежедневные общения её с Пушкиным, конечно, замечены, а то, что за ним следят, не подлежит ни малейшему сомнению. Мы знаем слова Воронцова: «По всему, что я узнаю на его <Пушкина> счёт и через Гурьева, и через Казначеева, и через полицию, он теперь очень благоразумен и сдержан…»[105]; известные строки Пушкина об атеизме были извлечены из перехваченного письма его[106]; теперь же читаем мы красноречивое сообщение, что человека, адрес которому был надписан Пушкиным, допрашивали о нём.
Есть и ещё одно обстоятельство, которое окончательно раскрывает имя женщины, которую любил Пушкин: Вяземская сообщает, что «вчера вечером», то есть 31 июля, уехала Воронцова. А это то самое число, возле которого Пушкин отметил в календарике: «départ». Дату отъезда любимой женщины отметил поэт, он должен запомнить эту дату, а не день своего отъезда… Он-то уехал на другое утро, «только что», — пишет Вера Фёдоровна утром 1 августа.
То, что дата отъезда из Одессы 31 июля означает отъезд не Пушкина, а Воронцовой, убеждает в правильности гипотезы о связи заметок в «Альманахе для дам» именно с нею.
Письмо Вяземской окончательно укрепляет гипотезу о близости Пушкина и Воронцовой.
Исправляет оно бесповоротно и дату отъезда Пушкина из Одессы в Михайловскую ссылку. Выехал он не 30 июля, как считалось с 1861 года, на основании сообщения в «Полярной звезде» Герцена[107], не 31 июля, как было принято с 1941 года[108], а 1 августа на основании письма Вяземской[109] и осмысления заметки поэта в календарике (31 départ).
Теперь понятно и то, почему так смело нарушил Пушкин подписанное им 29 июля обязательство «без замедления отправиться из Одессы», — он хотел оттянуть расставание с уезжавшей Воронцовой.
Новое письмо Вяземской ещё раз показывает нам редчайшее благородство Пушкина: уезжая в глухую деревню в ссылку, он умоляет (через Веру Фёдоровну) своего любимого корреспондента, умного и острого Вяземского, не писать ему… Пушкин боится, что переписка с ним скомпрометирует его друга.