, написал язвительный отчет в стихах:
Саранча
Летела, летела
И села;
Сидела, сидела,
Всё съела,
И вновь улетела.
Остроумный экспромт Пушкин мог сказать в канцелярии, но едва ли позволил бы он себе написать такой бесцеремонный отчёт[60].
Вот как рассказывает об этих событиях Вигель: «По совету сего любезного друга (Раевского. — Т. Ц.) Пушкин отправился и, возвратясь дней через десять, подал донесение об исполнении порученного. Но в то же время под диктовкой того же друга, написал к Воронцову французское письмо, в котором между прочим говорил, что дотоле видел он в себе ссыльного, что скудное содержание, им получаемое, почитал он более пайком арестанта; что во время пребывания его в Новороссийском крае он ничего не сделал столь предосудительного, за что бы мог быть осуждён на каторжную работу (aux travaux forcés), но что, впрочем, после сделанного из него употребления он, кажется, может вступить в права обыкновенных чиновников и, пользуясь ими, просит об увольнении от службы. Ему велено отвечать, что как он состоит в ведомстве министерства иностранных дел, то просьба его передана будет прямому его начальнику графу Нессельроде»[61]. Вот эту-то переписку с Воронцовым Пушкин и назвал «полемической». Прошение об отставке Пушкин подал в начале июля на высочайшее имя, мотивируя просьбу слабостью здоровья[62].
Между тем отношения Пушкина с Елизаветой Ксаверьевной развивались. Она увлеклась вспыхнувшим в поэте страстным чувством.
Пушкин говорил о своих ночных с нею свиданиях Вере Фёдоровне Вяземской[63], поверенной в его сердечных делах (с 7 июня 1824 года она жила в Одессе, куда привезла к морю своих больных детей).
Свидания в доме были затруднительны. Влюблённые ищут уединения в другом месте.
Под пером поэта зарождаются стихи:
Есть ý моря под ветхою скалой
Уединённая пещера.
Она полна прохладной темнотой
(II, 992).
Тут же насыщается пейзаж лирическим чувством:
Под скалой
Пещера дикая таится,
Обитель неги, в летний зной
Она прохладной темнотой
[Полна]
(II, 993).
Через три страницы той же рабочей тетради Пушкин возвращается к этой теме:
Пещера дикая видна.
Она полна прохлады влажной.
В ней плещут волны — и всегда
Не умолкает гул протяжный
(II, 993).
Наконец отливается четверостишие, живописующее дорогое поэту прибежище:
Приют любви, он вечно полн
Прохлады сумрачной и влажной,
Там никогда стеснённых волн
Не умолкает гул протяжный
(II, 472).
Наброски эти, написанные в конце мая — начале июня, являются первыми стихами после двустишия «Я узнаю сии приметы,/ Сии предвестия любви…», которые можно уверенно отнести к Воронцовой.
