В новой книге — той самой, к работе над которой Беатрикс, как предполагалось, приступила, — должна была найти продолжение история о Джереми Фишере, истинном джентльмене, который попал в переделку, когда, надев непромокаемый плащ и галоши, отправился на рыбалку. Джереми схватила голодная форель, и он спасся только благодаря тому, что рыбине показался омерзительным вкус прорезиненного плаща и она выплюнула его вместе с содержимым. Норман громко смеялся, рассматривая ее черновые зарисовки, и Беатрикс, глядя на замысел его глазами, хотела как можно скорее завершить работу над двадцатью с лишним детально прописанными акварелями, которые должны были составить книгу.
Однако печальные воспоминания о Нормане словно окутали Беатрикс безрадостным серым туманом, и солнечное утро, уже подпорченное мрачной миссис Дженнингс и ее фактами, которым надлежало смотреть в лицо, потеряло остатки своей привлекательности. Четыре года они с Норманом работали вместе, и за это время Беатрикс привыкла связывать ощущение радости от своих рисунков с детским восторгом, который они вызывали у Нормана. Ее неизменно воодушевляли его шутливые замечания и тактичные советы. В действительности, по мере того как они становились ближе друг другу, она стала рисовать для Нормана в не меньшей степени, чем для детей. Теперь же, вместе с самым восприимчивым ценителем ее рисунков Беатрикс утратила и радость от своей работы. Как сможет она рисовать без улыбки Нормана, без его веселого смешка, неизменно означающего одобрение, подтверждающего правильность выбранной ею детали рисунка? Как сможет она сочинить хоть что-нибудь без его бьющего через край воображения, которое всегда приходило ей на помощь?
Беатрикс с грустью посмотрела на только что сделанные наброски камышей, кувшинок, водяных курочек, чибисов. Они были вялы и унылы — ни искорки жизни не увидела она в своих рисунках. В сущности, они целиком отвечали ее настроению — тоска, серость, мрак. Беатрикс вырвала листы из альбома и скомкала их. Что толку продолжать работу над этой книгой — да и над всеми прочими, ею задуманными, — если все ее рисунки останутся такими же безжизненными? Однако, прекратив писать книги, она не сможет заработать ни гроша, а без денег рухнут все ее планы, связанные с фермой. Тогда не будет ни ремонта свинарника, ни переделки маслобойни, ни новой ограды вокруг сада, ни коров, ни овец…
Беатрикс обхватила руками лодыжки, уткнулась подбородком в колени и устремила взгляд вперед, через озеро, меж тем как тревога тяжелым покрывалом окутала ее плечи. Похоже, родители оказались правы, думала она. Похоже, она зря предприняла эту попытку — стать хозяйкой фермы. Как ей поступить с Дженнингсами? Если они будут по-прежнему жить на ферме, то где она сама сможет остановиться, в очередной раз приехав из Лондона? Если же она займет свой дом, то куда деваться Дженнингсам? Миссис Дженнингс, возможно, и грубовата, но она совершенно права. Необходимо смотреть фактам в лицо, как бы неприятны они ни были.
