Полностью экипировав беглянку, двинулись на выход. Благополучно разобравшись со сдачей номера, вышли из гостиницы. Майдан бурлил. Несмотря на мартовскую прохладу, на площади, как всегда, было полно разномастного люда. Недалеко от гостиницы, на импровизированной трибуне с рупором в руках стояла девушка, которую окружили гражданские и боевики с нашивками «Правого сектора». Холодный воздух, словно пули, разрывали безжалостные слова юной поэтессы. Лиза включила камеру.
Никогда мы не будем братьями
Ни по родине, ни по матери.
Духа нет у вас быть свободными —
Нам не стать с вами даже сводными…
— Свободными, говоришь? — сплюнув, пробормотал Назар. — Зажритесь теперь этой свободой, зажритесь по полной, уроды!
Вы себя окрестили «старшими».
Нам бы младшими, да не вашими.
Вас так много, а, жаль, безликие.
Вы огромные, мы — великие.
А вы жметесь… вы всё маетесь,
Своей завистью вы подавитесь.
Воля — слово вам незнакомое,
Вы все с детства в цепи закованы.
У вас дома «молчанье — золото»,
А у нас жгут коктейли Молотова,
Да, у нас в сердце кровь горячая,
Что ж вы нам за «родня» незрячая?
А у нас всех глаза бесстрашные,
Без оружия мы опасные.
Повзрослели и стали смелыми
Все у снайперов под прицелами…
Слушать и далее кичливую оду беспределу не стали. В одно мгновение дверцы «фольксвагена» открылись и закрылись, и микроавтобус рванул вперед, оставив позади смертельно опасный, убийственный Майдан. Мимо окошек проплывали унылые пейзажи тревожной украинской весны и угрюмые прохожие, сгорбившиеся и усталые, словно Атланты, несущие на себе непомерно тяжелый груз свершившейся революции. Лиза поежилась и раскрыла свою записную тетрадь: «Март 2014 года. Едем к Соломону Яковлевичу Бляму, а потом на Донбасс. Страшно… но надо! Скучаю по мамочке… Всё, достаточно лирики, а то заплачу! С нами едет Изольда…».
— Изольда, — обратилась Лиза к сверстнице, — можно тебя называть просто Из?
— Можно и Золь, — из-под шарфа и натянутой по самые глаза шапки торчал лишь симпатичный носик.
Лиза заметила, как посмотрел на новенькую Антон. «А она ему нравится! — мысленно поаплодировала Антону Лизавета. — Наконец-то, этот дурачок перестанет мечтать о гомосексуальной любви!».
Соломон Яковлевич Блям — лидер оппозиционной партии, одной из немногочисленных в сложившейся ситуации, стоял у окна, поджидая иностранных гостей, и глядел на родной Киев… Каждый раз, думая о том, что случилось в Украине, он не мог понять, как такое вообще могло произойти. Если бы несколько лет назад ему сказали: «Соломон, скоро в твою Украину и город-герой Киев придет нацистская хунта…», он просто набил бы морду наглецу! Но сегодня, видя, в какой хаос погружается его Родина, отчетливо понимал — никакие слова тут не помогут и, как в 1941, нужно снова браться за оружие. И еще… выше его понимания было то, что в верхушку сегодняшней нацистской хунты вошли многие, имеющие в своем составе иудейскую кровь: Парашин-Вальцман, Яйцеглюк-Бакай, Груйсман, Смертенко-Капительман, Бляхер-Береза, Кало-Мойшин, Йося Зимельс и другие. Он мог бы понять, если бы всей этой ситуацией рулили украинцы, ведь и до Великой Отечественной войны, и во время, и даже после, из-за бессмысленной сумасшедшей идеи «чистоты украинской нации» было уничтожено множество людей. Но… чтобы истреблением занимался самый страдающий, при любых конфликтах, еврейский народ — было выше его понимания!
