Как-то утром на пороге комнаты, которую снимали с мужем, возникла баба Вера. Хоть мы уже и собирались уходить на пляж, отказать хозяйке нам было неловко. Удобно устроившись на одной из кроватей, Вера Петровна почесала передником нос и начала повествование.
— Вот, дитятки, расскажу вам сейчас одну душевную историю. Жила одна вяселая птаха со своими кутятами…
— Простите, баба Вера, — робко вклинилась я в ее рассказ, — но кутята ведь бывают у собаки… а тут речь идет о птице…
— Ну щенятами, — не растерялась рассказчица, — или… цаплятами… — совсем запуталась она и, махнув рукой на нюансы, продолжила: — Табе не все равно?! Так вот кутяты, то есть цапляты, усе время просили жрать! Прямо выпадают из гнезда и орут: «Мамо! Дайте нам жрать скорее! А то устроим вам бойкот!».
— Какой бойкот, они же птенцы?! — удивился Андрей. — Это сказка что-ли?!
— Какая там сказка, сынок, страшная быль! Ты слухай дальше, как дело было! — несколько раздраженно ответила баба Вера. — В общем, выли, выли… а птаху… ну мужику вяселой птахи, надоел ентот хор и ждать, когда ента кобыла жратву притаранит. Он пёрья-то начистил и говорит: «Видеть вас, собак, больше не могу! Хоть все повыпадайте из гнезда, шелупонь проклятая! Ухожу от вас, оглоедов! Меня кукушка к себе приглашала, таперича буду жить у нее. Там хоть кутят никаких нет, никто не орет!», — и Вера Петровна начала жадно всматриваться в наши недоуменные лица, чтобы уловить хоть мимолетные эмоции, вызванные пламенным монологом «отца-дезертира».
Первой нарушила молчание я и, чтобы как-то поддержать рассказчицу, спросила:
— И что… ушел?
— Ишо как! Прямо пешедралом! — продолжила хозяйка свое странное повествование. — Вернулась вяселая птаха в гнездо, глядь, а мужика-то и нет! А енти валяются под деревом и помалкивают в тряпочку…
Наступила небольшая пауза и тут муж, мечтавший с утра поваляться на пляже, обрадованно спросил:
— Всё? Тут и сказочке конец, а кто слушал молодец?!
Нет… куда там, о каком конце могла идти речь, когда еще и начало не наступило!
— Ты шо, сынок, — подтвердила мои страшные предположения бабуся, — то была присказка, а сказка будет впереди. Заголосила уже невяселая птаха: «Дитятки вы мои дохлые! Оживите скорей, я червячка вам, сердешным, притащила!». Ну ентих два раза просить не надобно, як услыхали про жратву, сами, словно муравьеды, по дереву в гнездо влезли и мати крысятничают. Так мол и так, ентот батя — самец позорный в гнездо к кукушке упорол! Завыла, захлюпала птаха: «От ведь гад какой, батя ваш!!! И шо я его, проклятущего, всю жизнь свою горемычную кормила и поила?! На хрен червяков ядреных таскала, чтобы он с кукушками таперича жил?!» и убивается так, родимая, — по щеке Веры Петровны скатилась одинокая слеза сострадания. — А кутяты не растерялись, хоть и малые, а головастые, что ты… как сожрали червяка, сразу удумали маты учить! — с гордостью за малолетних «вундеркиндов» продолжала баба Вера свой невеселый рассказ: — «Вы, — говорят, — мамо, подайте енту собаку на алименты! Будет знать, паразит безбашенный, как по кукушкиным гнездам шляться!».
