Грянула известная каждому советскому человеку песня:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой.
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!
Ее, эту песню, передавали каждый день по радио. Своего у Игнатьевых, да и у других жителей, не было. Собирались в центре села, где на столбе висел большой квадратный репродуктор. Слушали сводки Информбюро, передачи.
— Эх, мне бы винтовку, — вздохнул Вовка, глядя вслед удалявшимся бойцам Красной Армии.
— Винтовку? Тебе?! — насмешливо откликнулся Шурка. — Да ты и не подымешь ее. А если выстрелишь, тебя так толкнет прикладом — на километр улетишь.
— Сам сначала стрельни, потом говори. Задаешься, Шуренок, больно! — Вовка с трудом взвалил мешок на плечо. — Теперь я понесу, понял? А то ишь: Вовка все маленький…
Он, шатаясь под тяжестью, засеменил к дому.
— Упадешь, — засмеялся Шурка.
Но Вовка упрямо дотащил мешок, протиснулся в дверь, гордо сбросил его у печурки, вздохнул глубоко, снял шапку, по-взрослому рукой вытер капельки пота со лба.
— Отдохни, сынок, устал, измучился, мой помощничек, — засуетилась мама.
Шурка улыбнулся:
— Еще бы не измучиться: почти половину пути нес.
Вовка, напыщенный от удовольствия, возразил:
— Ну, уж так и половину…
— Будем готовить обед, — сказал Шурка, разжигая щепки в печурке. — Вовка, живо кастрюлю!
Суп Шурка варил сам. Дело простое: насыпал в кипящую воду пшена, сушеного картофеля, щепотку соли — и пусть себе варится. Печурка была маленькая: еле примостились на ней кастрюлька и чайник. Пока вода грелась, Шурка скомандовал:
— Теперь давай уроки делать.
Сели за скрипучий маленький столик, тетради, учебники достали. Тетрадями трудно было назвать то, в чем они упражнялись по русскому языку, по арифметике: листочки желтой оберточной бумаги были сшиты по одному из краев черными нитками.
Вовка сидел за столом в пальтишке, он все не мог отогреться. Решив несколько примеров, отодвинул тетрадь. Прошептал:
— Шуренок, я есть хочу, мочи нет.
— Подождешь. Еще не кипит.
Вовка огорченно вздохнул. Он взял ложку, нетерпеливо стал чертить ею по крышке стола.
Наконец вода закипела, Шурка заправил суп.
— Не могу больше ждать, — чуть не хныкал Вовка.
— Что ты ноешь? Не сварилось еще.
Мама молчала, продолжала вязать носок, смахивая незаметно для детей слезу.
Шурка достал три алюминиевые миски. Вовка уже убрал со стола учебники, тетради, сидел в нетерпении с ложкой, сжимая напряженно ее в кулачке. Первую миску с супом Шурка поставил маме, присевшей к столу. Она отодвинула ее Вовке, который, не отрываясь, смотрел голодными глазами на варево. Но он пересилил себя, решительно двигая миску к маме.
