Монсон съел один за другим три горячих бутерброда, откусил от четвертого – и тут его настигла изжога с отрыжкой. Он прикрыл рот рукой. Желудочный сок горел в глотке; Монсон отложил нож и вилку и откинулся на спинку стула.
– Брат и сестра Нильсоны, – сказал он. – Ты ведь видишь их в школе?
– Да. – Малин поднялась, забрала у него тарелку и приборы. – Маттиас Нильсон весной перешел в девятый класс. Хороший воспитанный мальчик, не шумный.
– Дальше будет учиться в городе?
– Да. Двухгодичный курс, насколько я знаю. Мне кажется, он думает стать полицейским или, может быть, пожарным.
– А девочка? Вера?
Малин села рядом с ним, чуть заметно покачала головой.
– Профориентация у учеников начинается только в восьмом классе. Я, конечно, знаю Веру, вижу иногда в коридоре. Слышу, как отзываются о ней учителя.
– И как же они отзываются?
– Прилежная, хорошо учится. – Малин сразу заговорила уклончиво.
– Но? – Монсон знал жену не хуже, чем она его. Знал, когда пора задать уточняющий вопрос. Малин пожала плечами.
– С ней иногда трудновато.
– В каком смысле? – Монсон словно увидел девочку перед собой. Мосластые ноги, детский голос.
Малин выглянула в прихожую, словно опасаясь, что кто-нибудь из сыновей стоит там и слушает. Потом наклонилась к мужу.
– Она не по годам развитая. Мальчики, алкоголь. Подключили куратора, но это все, что мне известно.
Монсон кивнул. Ему вспомнились глаза Веры Нильсон. В них были ум, настороженность – и что-то еще. Какое-то беспокойство.
Моя любовь
Помнишь, как мы встретились? Мы взглянули друг на друга, и сразу пришло понимание: ты – для меня. Звучит, может быть, смешно – как подростковая влюбленность. Но именно так я чувствую. Ты для меня все. Все!
Вчера мне был сон о тебе. Ты здесь, рядом со мной, в моих объятиях. Навеки. Но мне приходится довольствоваться лишь краткими моментами счастья. Так я живу сейчас. Я терпеливо жду тебя, потому что знаю: наше время скоро придет.
