Бабирханов, подчиняясь какой-то неведомой силе, встал.
— Садитесь, — предложил он.
— Спасибо. — Эсмира села. — Доктор, я к вам по личному делу.
Медсестра, ревниво оглядев Эсмиру, недовольно хмыкнула. — Тоже по личному? — Затем, прихватив лежавшие на столе истории болезни, торопливо вышла.
— Они приходили? — не глядя на него, спросила Эсмира.
— Да.
— И ко мне зашли. Шум, гам. А младший с ножом на меня. Старший с трудом оттащил.
— Я с удовольствием проучил бы младшего.
— Но он мой брат. Каким бы ни был — брат.
Бабирханов возмутился.
— А позорить меня на работе? Это можно? Не обижайся, но я предприму кое-какие меры.
Эсмира решительно встала.
— В таком случае нам не о чем говорить!
— Было бы из-за чего. Я люблю тебя искренне. Мы не встречаемся с тобой. Ты, да и вообще все ваше семейство — настоящие мусульмане, которые придерживаются старых обычаев. Хвалю и благоговею! Ты — мой идеал. Внешне современно выглядишь, а в душе ты все еще под чадрой. Умница. Но, извини, избивать себя не позволю.
— Айша, не трогай. — Она повернулась к Бабирханову. — Ты тоже хорош. Неужели я сукина дочь?
— А я? По-твоему, я кто? Он выругался, и я ответил.
— Ради меня ты должен был смолчать.
— Смолчать, смолчать, — проворчал он. — Я и так молчу ради тебя. Ради тебя я иду наперекор всему и всем. Только не знаю, зачем и почему.
— Ну не иди. Я не прошу тебя об этом.
Он вдруг встал и резко подошел к ней.
— А если бы они узнали, что ты сейчас здесь, рядом со мной?
Эсмира опустила глаза и ответила не сразу.
— Зарезали бы. И тебя, и меня.
— Спасибо, утешила.
— И соседи стали шушукаться. Чувствую, плохо это кончится. Вдова, свободная женщина, а ведь и в голову никому не придет, что между нами ничего нет, кроме телефонных разговоров.
Несколько дней Бабирханов не находил себе места от мучивших его вопросов и сомнений.
Сотрудники как-то недоверчиво косились на него, старались держаться подальше. Завотделением была с ним подчеркнуто вежлива, что не могло не настораживать Бабирханова. Его одолевала досада. Надо же, думал он, только пришел сюда, в эту поликлинику и — вот тебе раз. Такой нелепый случай. Он понимал — братьев Эсмиры кто-то намеренно натравил на него. Но кто? И за что? Впрочем, эти вопросы волновали гораздо меньше, чем мысли о соседке. Последние недели он постоянно думал о ней. О том, что она необыкновенно привлекательна, довольно умна, в меру честолюбива. Эта что-то не из обычного теста.
Бабирханов ломал себе голову и не находил ответа. Главный вопрос, мучивший его, — чего же она хочет, не подпуская к себе и в то же время чисто по-женски приманивая, — не давал ему покоя. Мысли о ней отгораживали собой все остальные нужды и дела. Он почти перестал навешать маму, лишь изредка переговаривался с ней по телефону. Реже стал засиживаться с отцом перед телевизором. Иногда звонила дочь, справлялась о нем. К ужасу своему Бабирханов как-то поймал себя на мысли, что говорит сухо со своей дочерью. Он ругал себя за это, проклинал. Но стоило ему услышать голос Эсмиры, как он сразу же преображался.
