была их отдать. Я откуда-то знала, что Лаки сейчас не едет домой, гадая, на месте ли вахтер с запасными ключами, а идет по заросшему уже полегшим бурьяном пустырю к небольшому зеленому домику в два окошка – даче Хаука. И не просто знала, а видела, столь же ясно, словно это было вот здесь, рядом: пустырь, переходящий в пустой перекопанный огород, небольшой домик, в котором уже скоро зажжется оранжевый тускловатый свет голой лампочки, разгорятся дрова в старой плите, согревая крохотные комнаты и выгоняя из них осеннюю сырость, забулькает чайник на списанной, но неубиваемой лабораторной электроплиточке.
Вдали, за узкой речкой, вспыхнул крохотный оранжевый огонек, и я побежала туда: через «рабочие» ворота двора, вниз по узкому крутому проулку и дальше – по вибрировавшему под ногами железному пешеходному мостику, улочкам бывшего частного сектора. Но теперь там не было четкой сетки улиц, не было привычных одноэтажных домов. Передо мной вырастали то куски широких, но темных, без единого фонаря, старинных проспектов, то высокие доходные дома столетней давности, то закоулки, выводившие в разграбленные, но ярко освещенные голыми лампочками комнаты общаг. Вокруг творилось такое безумие, что в нем проступала логика – иная, нечеловеческая, но упорядоченность абсолютного безумия. Я успевала пробежать по этому лабиринту улиц, пустырей, комнат и знала, что не найду обратной дороги – ее просто нет, она исчезла, исчезли те места, где я была минуты, а то и секунды назад. Я не останавливалась, внутренне зная, куда повернуть, где притормозить, а где бежать до изнеможения. Ни разу не видевшая смешения пространств, я почему-то сразу поняла, что произошло, но это понимание было болезненным, столь же странным, как и все вокруг: прочитанные днем вырезки из газет и записи давно умершего ученого родили во мне детскую веру: если я успею, принесу ключи, если хотя бы что-то будет доведено до конца, нарушится правило разновременья, и все будет хорошо, все вернется на свои места.
Я бежала по ночной темноте безумного лабиринта, остановившись всего лишь раз. Это была не темная пустынная улица большого города, но и не улочка со старинными одноэтажными домиками, а короткий переулок, утопавший в голубевших под светом фонарей сугробах, – последнее я просто автоматически отметила, совсем не удивившись сугробам в сентябре, да и не чувствуя особого холода. По бокам укатанной машинами дороги темнели типовые щитовые балки́
