— Катон сам был из знати и громил восставших рабов. Туда ему и дорога. Порубить бы всех властителей и начать все с «Договора» Руссо. Но мы на то не способны, значит, стонать нам веки вечные.
— Не будем сегодня так мрачно думать, — сказал Радищев. — Посмотрите, какое солнце. — Он снова придержал за руку Мейснера и повернул его к реке, переливчато сверкающей под косым потоком света. — Живое золото! Заметьте, живое, трепетное. — Защитившись рукой от встречных лучей, он глянул на восток, туда, где Нева, точно расплавленный металл, светилась так ослепительно, что нельзя было различить, что там на ней виднелось, а виднелось там, вероятно, судно, выплывающее из-за мыска. — Гляньте-ка, как будто барка?
— Да, кажется, барка, — сказал Мейснер.
— Это с Волхова. С хлебом, наверное. Теперь оттуда пойдут суденышки. Одно за другим. Принимай, Петербург, добро земли русской. Дружище, мир полон благ и красоты. И когда-нибудь, пускай еще пройдут столетия, человечество научится жить в нем тоже благотворно и красиво. Будут трудиться взаимно одни для других. Для других, а не на других. Этого только и не хватает на земле.
— Да, такой малости, — невесело усмехнулся Мейснер.
— Перестаньте хмуриться, дорогой. Пойдемте к своим делам. Как ни плох людской мир, а каждый порядочный человек должен что-то делать для него. Для него, а не во вред ему.
Они дошли до ворот таможенного двора, когда откуда-то издалека донесся глухой пушечный выстрел. Оба непроизвольно повернулись в сторону Финского залива.
— Что это? — сказал Радищев. — Не шведы?
— Нет, верно, наша батарея пробует орудие. Шведам так не подойти, чтоб слышно было выстрел отсюда.
— А разве мы уже не слышали канонады? Стекла в окнах дворца дребезжали. Государыня спешно укатила тогда в Царское Село.
— Да, было.
— И еще будет. Так что надобно приготовиться. Пошли бы вы в добровольную дружину?
— Защищать город?
— Да.
— Что ж, не корону ведь защищать.
Они вошли во двор таможни, еще не загроможденный товарами, но и не очищенный от сваленных в кучи рогож, пустых ящиков и рассохшихся бочек.
— Немедля надобно все убрать, — сказал Радищев, шагая впереди Мейснера к открытому пакгаузу. — Все следует прибрать, починить и продать купцам, нуждающимся в упаковке. И о том давно сказано амбарному приставу, но он не тянет, не везет. Помогите ему, покамест вы не заняты своим делом.
Они вошли в пакгауз. Тут люди выметали сор, и к дверям облаком валила пыль, сквозь которую пришлось быстро пробежать в глубину помещения, где она уже осела.
