— Вы долго думаете, — сказал Радищев. — Значит, не совсем верите Зотову?
— Знаете, о чем я думаю? — сказал Мейснер. — Вы допускаете к своему делу, я вижу, только молодых. И правильно делаете. Пожилых и потертых — ну их к дьяволу. Они научились хитрить и вилять. Молодые вас хорошо понимают, а раз понимают, на предательство не пойдут. Герасиму двадцать пять лет. Он читает французскую «Энциклопедию» и наилучшие издания Новикова. Словом, порядочный человек.
— Ну, так и быть. Решено. Пойдемте осмотрим товарные помещения. Меркурий скоро пригонит к нашим берегам корабли.
— А может, Марс?
— И то не исключено. Густав два лета не мог подойти к столице, а на третье, чего доброго, появится и здесь, если адмирал Чичагов не сдержит. Как бы не пришлось и нам с вами становиться к пушкам. В таможне-то делать будет нечего. Или пойдете к прежнему хозяину?
— Хорошенькое дело! Все к пушкам, а я в лавку Шнора? Кстати, вчера видел его в ломбарде. Закупил, говорит, в Москве большую партию книг. Выдохся и вот заложил золотую табакерку. Врет, наверное. Велел передать, что желает получить с вас долг за типографию.
Радищев замедлил шаг и придержал Мейснера.
— Просит или требует?
— Да вроде даже и требует. По нужде, мол, продал типографию-то. Мог бы, говорит, шире вести дело, коли не отдал бы ее. Она давала большой прибыток.
— Ну а мне она прибытка не даст. «Путешествие» не окупит ее. Ах, долги, долги! Накопилось уже до тридцати тысяч. Тридцать тысяч! Где их взять? Нет, мне не вылезти. Тяжкое наследство оставлю своим детушкам и свояченицам.
— Что, готовитесь писать завещание? Не чудите.
— Треклятые деньги! — с досадой сказал Радищев. — Всем их не хватает. Мне — рассчитаться с нажитыми долгами, какому-нибудь Филатке — внести роковые подушные и оброчные.
— Да, всем их не хватает, каждому по-своему.
— Вы-то зачем ходили в ломбард? — Радищев скользнул взглядом по заношенному сюртуку, бумажным чулкам и обшарпанным башмакам сослуживца. — Тоже что-нибудь заложили?
— Так, одну ненужную вещичку. Костяную холмогорскую шкатулку. Матушка, когда я отправлялся в Россию, на счастье подарила. Какое тут, к черту, счастье! Смешны наши милые родители. Суют нам в путь какую-нибудь безделушку. Не шкатулочки давали бы, а мечи, чтоб рубить головы кровопийцам.
Они уже вышли на берег Малой Невы и медленно шагали вдоль таможенных строений.
— Катон, однако, получил меч еще мальчиком, — сказал Радищев, — но вонзил его впоследствии в свою грудь.
