Березы стояли уже в тучной, по-настоящему летней зелени. На острове было тихо. Дети услышали приближающийся экипаж и выбежали встречать отца. Он выпрыгнул на ходу из кареты.
С какой печальной нежностью обнимал он своих любимых чад! У него подступал к горлу ком, но он должен был весело улыбаться, и оттого, что от детей приходилось все скрывать, ему было особенно больно.
От аллеи он шел в окружении сыновей и с дочкой на руках. Катюша долго и часто-часто целовала отца в щеку (неужто что-то предчувствовала?), потом одной рукой охватила его шею, другой стала перебирать волосы.
— Папенька, отчего вы сегодня без шляпы и в одной рубашке? — говорила она.
— Сегодня очень жарко, милая.
— А мы купались в Петровке.
— Ну, в Петровке можно. Со старшими. В Неве нельзя. Вы, друзья, на Неву малышей не водите.
— Мы не берем их, — сказал Василий.
— А я убегу один, — сказал Паша.
— Павел Александрович, я от тебя такой глупости не жду. Ты у меня человек рассудительный.
— А шведы уже уплыли домой?
— Нет, еще заперты в Выборгской бухте. Голодают.
— Так им и надо, пускай не лезут на нас.
Отец прибавил шагу, увидев у крыльца Елизавету Васильевну. Она стояла в белом платье и белом чепчике, освещенная ярким солнцем, и казалось, что от нее самой исходит этот щедрый июньский свет.
— Мы заждались вас, дорогой гость, — заговорила она, улыбаясь. — Только сегодня уехала наша милая Ржевская. Помогала тут нам. Вас, оказывается, начинают приглашать на вечера. У Нарышкиных были? — Она глянула ему в глаза и переменилась в лице. — Вы чем-то… Пойдемте наверх, покажу вам кабинет, как обставила его Глафира Ивановна.
Радищев понял, что она спешит отвести его от детей и расспросить, с какой вестью он приехал.
В этом деревянном доме было много небольших комнат, уютных и светлых. Лиза повела в гостиную, а оттуда — наверх по крутой крашеной лесенке. Поднявшись в галерею, она пошла было в кабинет, но вдруг, потеряв терпение, обернулась и схватилась за его руку.
— Александр Николаевич, я вижу — вы чем-то встревожены. Что-нибудь случилось?
— Успокойся, милая, — сказал он. — Покамест ничего не случилось, но час уже близок. Будем держаться, Лиза. Мы ведь на все решились. Не волнуйся, мне больно видеть тебя такой.
— Да, да, я возьму себя в руки, обещаю — буду держаться, и вы ничего не скрывайте. Скажите, что там? Какая-нибудь неприятность?
— Пристав купил мою книгу. Пристав Управы благочиния. Значит, Рылеев начинает шевелиться, хочет, видимо, искупить свою вину, исправить цензурную ошибку, забрать книгу. Надобно где-то укрыть все экземпляры.
