», бытовавших еще в X–XII вв., что обеспечивает связь времен с периодом монголов Чингисхана. Вот как формулируются в официальных отношениях основания к амнистии, или к продвижению по службе, или просто канцелярские штампы-характеристики китайских «послужильцев» в официальных документах: «Хуан Фу-сун подал доклад о том, что Лу Чжи не виновен и имеет заслуги. Лу Чжи был восстановлен в прежнем звании» [53, с. 12]; «Начальник округа Цзан Минь подал доклад двору о заслугах Сунь Цзяня и тому была пожалована должность» [53, с. 13]; «имеющим заслуги вновь пожаловать награды» [53, с. 14]; «за мои ничтожные заслуги получил нынешнюю должность» [там же]; «людей, не имеющих и цуня
[27] заслуг, возводит в князья» [53, с. 16].
Целый набор слов старой китайской канцелярии с обязательным знаком «гун»[28], которыми оформлялись подобные официальные стереотипные обороты, указывает на значимость пережитков меритократии в даже столь развитой, как китайская, государственной системе. Все это иллюстрирует жизненность меритократического подхода, который продержался в государственности Китая ни много ни мало, но до начала XX в., т. е. более 3000 лет с того момента, когда кочевые племена иньцев начали строить цицилизацию. Данный подход не является чем-то исключительным, присущим цивилизациям Центральной Азии и Дальнего Востока, — вспомним местничество в Московском государстве, ведь корни его тоже в пережитках меритократии и также, как в Срединной империи, данное явление было встроено в государственную структуру и прожило вплоть до Петра Великого, нещадно боровшегося с ним. С этой точки зрения любопытно отметить, что реформаторы в Цинском Китае конца XIX в., конкретно знаменитый реформатор Кан Ю-вэй[29], выдвигали в качестве знамени дела реформирования старой китайской государственности именно Петра Великого и призывали учиться у России [173, с. 180–181], которая сумела освободиться в своих государственных институтах от пережитков далекого прошлого.
Все эти примеры из истории самой влиятельной культурной традиции региона, к которому принадлежали древние монголы, показывают, что развитие чифдома у них не могло идти иначе чем по путям, аналогичным китайским. Это тем более представляется неизбежным, потому что становление государственности у монголов (да и прочих соседей китайцев) не проходило с чистого листа, как у иньцев в III тысячелетии до н. э., а в условиях культурной гегемонии Китая на протяжении столетий. Т. е. взаимодействие Китая с его соседями-кочевниками проходило при усиленном проникновении в их жизнь всевозможных заимствований как материального, так и идеологического порядка. Тем не менее специфичность кочевнического образа жизни привела к своим особенностям государственного строительства у кочевников. Так, вбирая в себя заимствования из развитых государств оседлых соседей, государственность кочевников надолго затормаживалась на этапе протогосударства-чифдома. Собственно, поэтому у кочевников чифдомы так называемые вторичные, т. е. «складывающиеся в значительной мере под воздействием со стороны более развитых структур» [70, с. 32].
