Старик был высоким, статным, его длинная спутанная седая борода лежала на груди, а глаза смотрели остро и молодо. Больше всего он был похож на волшебника Гэндальфа из фильма «Властелин колец», только пошире в плечах, покряжистее. Павел зажмурился на секунду — так странно было увидеть здесь, на пустой дороге, среди ночи этого почти сказочного персонажа.
— Странник, что ли? Или купец замерз?
Кряхтя, старик присел на корточки, склонился над ним. Потом выпрямился, зачем-то отер руки снегом и изрек, словно приговор объявил:
— Нет, не странник и не купец. Пришлец, не иначе. Вишь, одет не по-нашему.
Он сокрушенно покачал головой и добавил:
— В беде раб божий. В большой беде.
Ах, какой наблюдательный! Как будто трудно догадаться, что у человека, истекающего кровью на снегу, возникли какие-то проблемы! Что за тупость деревенская — стоять и смотреть, вместо того чтобы идти за помощью? Ведь есть же здесь хоть что-нибудь! В конце концов, пансионат рядом, там есть телефон, и, может, найдется кто-то, способный отвезти его в больницу…
— Дедко, а он жить будет? Или помрет?
В глазах паренька стояли слезы. Голос его дрожал, и белесые брови поднялись домиком.
Старик ответил непонятно:
— Не то горе, что ребра сломаны, то беда, что сердце каменно! Однако живая ведь душа, крещеная… Помогай, Прошка! За ноги держи, да понесем. Даст бог, выживет.
С неожиданной для своего возраста ловкостью старик подхватил его под мышки. Боль накатила снова. Она заполнила его, как огромная океанская волна, накрыла с головой… Павел вскрикнул и потерял сознание.
Когда он снова открыл глаза, увидел бревенчатый закопченный потолок. Боли он не чувствовал. Правда, и пошевелиться не мог, тело было словно придавлено тяжеленной каменной плитой, но все же Павел с любопытством разглядывал странное помещение.
Похоже на деревенскую избу — стены сложены из толстых бревен, деревянные лавки по сторонам, стол с дочиста выскобленной столешницей, в углу (Павел вспомнил, что этот угол называется «красным») на специальной полочке виднелись иконы, и лампадка чуть светила перед ними. Другой угол, противоположный по диагонали, занимала огромная русская печь.
В избе было жарко натоплено. Пахло странно — печным дымом, струганым деревом, какой-то едой… Но и другой запах примешивался — травяной, свежий, совсем как летом. И свет был странный — яркий, но неверный, колеблющийся. Повертев головой, Павел увидел горящую щепку, заботливо закрепленную в каком-то железном приспособлении. «Это ж лучина!» — догадался он.
