Петр оторопело вскочил за ворота, огляделся, отвязал лошадь, вскочил в седло и погнал к поповскому двору.
И рыданья дочери, и жалобы матери молча выслушал проезжий. И так же молча, как смотрел и слушал, развязал туго-стянутые полотенца.
Потом отошел к окну и вынул браунинг.
— И ты мне голову не морочь, — говорил тем временем Зыгало Лаврентьичу, направляясь к дому. — Отцом посаженным, свидетелем, чем захочу — будешь. Понял? — Обернулся и крикнул попу, медленно шедшему позади. — Ну, ну, не отставать!
Концова разбудил Лаврентьич.
— Ох, и дела! Светопреставленье! Глаза бы не смотрели. Зыгало убили!
— Зыгало? Кто же?
— Проезжий какой-то, леший его знает.
— Когда?
— Да сейчас, только што. Убил и кончено. Охо-хо! И сколько я говорил: смотри, попадешь. Так нет, все свое. Вот и получай! А проезжих этих мало ли тут рыскает. Каждому в душу не залезешь.
От невольного перепугу Концова стало лихорадить, но он крепился и, осиливая дрожь, старался как можно скорее одеться. А Лаврентьич продолжал:
— Проезжий-то ускакал, а Зыгало лежит. Три пули он в него всадил. Сын-то было вернулся, а как услышал, бросил лошадь и бежать. Народу у них в дому — зерна бросить некуда. Девка плачет, голосит, мать на чем свет ругается. Изнасильничал Петруха девку-то. А Зыгало-то, старик-то, повенчать их ладил, и попа силком с собой потащил. Ну, и я за ними пошел, думал, отговорю еще, может. А он свое: ежели власти переворот — большая нам всем может выйти заручка. Вот те и переворот! Так самого перевернули, аж мозги в стенку ляпнули!
— Протокол надо, — затягивая пояс, сказал Концов прыгающим голосом. — Беги понятых скличь, да лошадей вели приготовить. Пустовых в город доставить приказано.
— Ладно! Только уж ты, Егор Митрич, христом-богом тебя прошу, не запутывай ты меня в эту передрягу. Я тут прямо ни сном, ни духом. И насчет проезжего — никак невозможно было задержать. Жизнь-то всем дорога — ну, и упустили. Да, видать, он за этим самым и приезжал, не старые ли счеты какие с Зыгалой свести хотел. Дня два он все мимо нас ездил. Человечка одного, говорит, ищу. Вот и нашел. Ну, бегу, бегу.
Когда Концов пришел в дом Зыгало, два члена исполкома уже распорядились поднять труп Зыгало на лавку и готовились писать протокол. Пустова и Зоя сидели в горенке, бледные с остановившимися от ужаса глазами. Концову едва удалось добиться от них несколько слов. Он вернулся в переднюю комнату и, стараясь не глядеть в сторону, где лежало накрытое простыней тело Зыгало, составил акт и послал за Петром.
