Несмотря на солнцепек, люди Стренджмена на борту одного из катеров работали, хотя и с ленцой, разгружая какой-то тяжелый груз под руководством огромного горбатого негра в зеленых шерстяных шортах. Огромная гротескная пародия на человека, он время от времени поправлял повязку на глазу и непрерывно выкрикивал команды, смешивая слова благодарности и проклятия, летавшие в горячем воздухе.
— Скажите, доктор, — продолжал настаивать капитан, очевидно, неудовлетворенный ответом Керанса, — когда вы все же предполагаете покинуть лагуну?
Биолог заколебался, не решаясь назвать определенную дату. После того как они целый час прождали, пока Стренджмен переоденется, им разрешили поздороваться с ним и объяснить, почему они остались в лагуне после ухода отряда заграждения. Однако капитан, по-видимому, не принял их объяснений всерьез, перейдя от удивления их наивностью к подозрительности.
Керанс внимательно следил за ним, не желая пропустить даже малейшей фальшивой ноты. Кем бы Стренджмен ни был на самом деле, он не казался заурядным грабителем. Странное, до предела угрожающее впечатление производил и сам корабль, и его экипаж, и особенно его хозяин, Стренджмен с его белым улыбающимся лицом, черты которого становились более резкими и зловещими, когда он улыбался, — вот он-то представлялся Керансу наиболее опасным.
— Мы, в сущности, и не обсуждали эту возможность, — ответил биолог. — Я думаю, мы все надеялись остаться здесь неопределенно долго. Правда, у нас не очень велики запасы продовольствия и горючего.
— Но, мой дорогой, — возразил капитан, — температура скоро достигнет двухсот градусов, и вся планета вернется в мезозойский период!
— Совершенно верно, — прервал его доктор Бодкин, внезапно очнувшись от погруженности в свой внутренний мир. — И поскольку мы — часть планеты, мы тоже возвращаемся в прошлое. Здесь наша зона перехода, тут мы вновь осваиваем свое биологическое прошлое. Поэтому мы и решили остаться здесь. Никаких тайных причин этого поступка нет, Стренджмен.
— Конечно, нет, доктор, я вполне доверяю вашей искренности. — Выражение лица капитана непрерывно менялось, оно становилось то раздраженным, то дружелюбным, то скучающим, то погруженным в себя. Прислушавшись к шипению воздушного насоса на палубе, он спросил:
— Доктор Бодкин, ребенком вы жили в Лондоне? У вас должно быть много сентиментальных воспоминаний о дворцах и музеях. Или вас интересуют лишь воспоминания доутробного периода?
