Он подошел к окну и выглянул сквозь густую проволочную сеть, которая пропускала лишь узкие лучи яркого солнечного света. Погруженная в жару, лагуна застыла в неподвижности, завесы пара вздымались над водой, как гигантские привидения.
— В действительности, я думаю совсем о другом. Разве у всех меняется только внешность? Как часто многом из нас казалось, что все это мы уже видели когда-то, что мы каким-то образом помним эти болота и лагуны? Однако наше сознание и подсознание хранят эти впечатления избирательно, большинство из них — это воспоминания об опасности и ужасе. Ничто не сохраняется так долго, как страх. Где-то в глубинах организма имеются древние, миллионолетнего возраста механизмы, которые спали на протяжении тысяч поколений, но сохранили свои возможности нетронутыми. Классический пример такого механизма — отношение полевой мыши к силуэту ястреба. Даже если его вырезать из бумаги и поднести к клетке, он заставит мышь в панике искать спасения. А как иначе можно объяснить всеобщее, но совершенно беспричинное отвращение к паукам, лишь один, сравнительно редкий, вид которых теперь опасен для человека? Или не менее удивительную из-за их сравнительной редкости ненависть к змеям и ящерицам?
Просто все мы в глубине носим память о тех временах, когда огромные пауки были смертельно опасны, а ящеры являлись господствующей формой жизни на планете.
Ощущая тяжесть медного компаса в кармане, Керанс сказал:
— Значит, вы опасаетесь, что увеличение температуры и радиации разбудит эти спящие механизмы в нашем сознании?
— Не в сознании, Роберт. Существуют старейшие воспоминания на Земле, закрепленные в каждой хромосоме и в каждом гене. Каждый шаг, сделанный нами по пути эволюции, — веха, закрепленная в нашей органической памяти — в энзимах, контролирующих углеродно-кислородный цикл, в сплетении нервов спинного мозга и в миллиардах клетках головного мозга — везде записаны тысячи решений, принятых в периоды внезапных физико-химических кризисов. Как психоанализ врачует психические травмы, перенесенные человеком в детстве, так и мы теперь заглядываем в археопсихическое прошлое, открывая древнейшее табу, спавшее целые эпохи. Краткий период индивидуальной жизни не должен ввести нас в заблуждение. Каждый из нас так же стар, как весь животный мир, наши кровеносные сосуды — притоки огромного моря всеобщей памяти. Одиссея зародыша в утробе матери воспроизводит всеобщее эволюционное прошлое, а его центральная нервная система — это заполненная временная шкала, где каждый ганглий представляет собой символическую остановку.
