— Бегите к деревне! Там вдоль дороги деревья, спрячьтесь под ними!
— А вы?
— А я займусь ею. Из револьвера мне, несомненно, удастся ее снять...
— Нет, я остаюсь!
— Бегите же, бога ради!
Но бежать было уже поздно. И я знал, что мне с моим револьвером вряд ли удастся убить чудовище. Рядом в скале была расщелина. Я силой столкнул туда Мартину и заслонил ее своим телом. Прежде чем гидра выбросила свое жало, я выстрелил пять раз подряд; должно быть, пули попали в цель, потому что чудовище заколебалось в воздухе и отлетело немного назад. У меня оставались еще три патрона и нож, длинный финский нож, всегда острый как бритва. Гидра повисла напротив нас, ее щупальца извивались, словно щупальца спрута, и шесть глаз смотрели на меня тускло и зловеще. По легкому сокращению конуса гидры я понял, что сейчас она метнет жало. Выпустив последние три пули, я нагнул голову и с ножом в руке бросился к чудовищу. Мне удалось проскользнуть между щупальцами, ухватиться за одно из них. Боль от ожога была ошеломляющая, но я повис на гидре всем телом; она метнула жало в Мартину, промахнулась от моего толчка и расщепила роговое острие о скалу. Прижавшись к боку гидры, я кромсал ее финкой. Что было после, я уже плохо помню. Помню свою нарастающую ярость, помню лохмотья омерзительного мяса, хлещущие меня по лицу, потом почему-то земля ушла у меня из-под ног, падение, удар — все.
Очнулся я уже в постели, в доме дяди. Надо мной хлопотали Массакр и мой брат. Мои руки были красными и вздувшимися, левую сторону лица пронзала стреляющая боль.
— Как Мартина? — спросил я.
— С ней все в порядке. Легкое нервное потрясение, — ответил Массакр. — Я дал ей снотворное.
— А со мной?
— Ожоги, вывих левого плеча. Вам повезло. Вас отбросило метров на десять, и, если не считать плеча, вы не получили ни единого серьезного ушиба. Удар смягчили кусты. Плечо я вам вправил, пока вы были без сознания, — потому-то вы и очнулись. Недели через две максимум все пройдет!
— Две недели! Но у меня столько дел! Я только что нашел железную руду...
Резкая боль пронзила мои руки.
— Скажите, доктор, у вас ничего нет против этого яда? Жжет просто-таки невыносимо.
— Минут через пять вы почувствуете себя уже лучше: я наложил успокаивающую мазь.
Дверь распахнулась настежь, и в комнату ворвался Мишель. Он бросился ко мне с протянутыми вперед руками, но, увидев, что мои забинтованы, остановился.
— Доктор, что с ним?
— Пустяки!
— Ах, старина, старина! Если бы не ты, моей сестре пришел бы конец!
