— Так он вернулся? — перебил меня Мишель.
— Да, с орбиты Нептуна. Так вот, он говорил, что они ошиблись в расчетах или же что-то отклонило корабль на обратном пути.
— Мсье Бурна́ это будет крайне интересно...
— Бернар обещал заскочить летом в обсерваторию, пока я могу написать ему, попросить, чтобы сообщил подробности.
Пока мы так болтали, а машина стремительно неслась по долине. Рядом с шоссе бежала железная дорога.
— Что, поезд идет теперь до самой деревни?
— Нет, эту линию проложили совсем недавно к заводу легких металлов, который достался нам по наследству. К счастью, он полностью электрифицирован — шел бы дым, пришлось бы переносить либо завод, либо обсерваторию.
— И большой он, этот завод?
— На данный момент — триста пятьдесят рабочих, но в будущем их должно стать как минимум вдвое больше.
Мы выехали на извилистую дорогу, поднимавшуюся к обсерватории. У подножия небольшой горы, на которой она стояла, раскинулась высокогорная долина с маленькой симпатичной деревушкой. Чуть выше деревни виднелся поселок из сборных домиков, сгрудившихся вокруг завода. Вдаль, за гребни гор, уходила линия высокого напряжения.
— Ток идет от плотины, построенной специально для завода, — объяснил Мишель. — Мы сами получаем электричество от нее.
Прямо у подножия холма, на котором стояла обсерватория, возвышались дома моего дяди и его ассистентов.
— А за эти два года тут многое изменилось! — заметил мой брат.
— Вечером за столом намечается большая компания: ваш дядя, Менар, вы двое, я и моя сестра, биолог Вандаль.
— Вандаль? Я знаю его с самого детства! Он старый друг нашей семьи.
— Он здесь с одним из своих коллег по Медицинской академии, знаменитым хирургом Массакром.
— Занятная фамилия для хирурга![1] — пошутил мой брат Поль. — Б-р-р-р! Не хотел бы я у него оперироваться.
— И напрасно. Это лучший хирург Франции, а может быть, и всей Европы. С ним, кстати, приехал один из его друзей — и одновременно учеников, — антрополог Андре Бреффор.
— Тот самый Бреффор, что занимается патагонцами? — спросил я.
— Так точно. Словом, каким бы просторным дом ни был, все комнаты сейчас в нем заняты.
Сразу же по прибытии я прошел в обсерваторию и постучался в дверь кабинета дяди.
— Войдите! — проревел он, но, увидев меня, смягчился. — А, это ты!..
Он поднялся из кресла во весь свой гигантский рост и стиснул меня в медвежьих объятиях. Таким я вижу его и сейчас: седые волосы и брови, черные как уголь глаза, широкая черная-пречерная борода, веером опускающаяся на жилет.
