Хорошее было время — я катался на маленьком забавном ослике. А на заставе меня ждал Пищак, который рос не по дням, а по часам. Неподалеку от нашей заставы регулярно проводились дивизионные операции, работали баграмский разведбат и полковая разведрота 345-го парашютно-десантного полка. В этом не было ничего удивительного: наша горка была не только прекрасным наблюдательным, но и командным пунктом. Да и наши танк с минометом позволяли работать очень точечно, эффективно и на довольно большую дальность. Поэтому без нас обходились редко. Но мне почему-то казалось, что война эта какая-то ненастоящая. Ведь за два месяца пребывания в Афганистане я принял участие только в одной войсковой операции. Стрельба же из танка и миномета на дальность более двух километров, когда ты не видишь реальных результатов своей работы, казалась мне больше похожей на какую-то игру. Редкие обстрелы духами заставы были делом привычным. Раненых и убитых на заставе не было.
Но вскоре уехал в отпуск начальник разведки нашего батальона Толя Викторук. И мне пришлось два месяца командовать его разведвзводом. Там война была уже настоящей. Близкой, протяни только руку… Когда я вернулся на Тотахан, кота на заставе уже не было. Наш Пищак погиб во время одного из обстрелов…
Все это время у нас на продовольственном складе (в небольшом помещении, сложенном из камней и глины, примерно 2 на 4 метра) жила старая-старая кобра — Марь Иванна. Обычно она лежала в самом дальнем углу. И сторожила коробки с куриными яйцами. Это было ее любимое занятие. За свою службу она никогда не требовала вознаграждения. Но когда приходило время, она готовила свое любимое блюдо — яичницу из трех яиц.
Мне казались забавными ее привычки. Но каждый раз, когда проголодается, она проглатывала именно три яйца. Со стороны было хорошо видно, как она широко раскрывала рот, затем просто натягивала свою кожу на куриные яйца. А потом несколько дней переваривала их. Мечтательно закрыв глаза, словно вспоминая что-то далекое и очень приятное. Наверное, свою молодость?
Когда на складе появлялся повар и начинал набирать в свою коробку банки консервов, крупу или сахар, она немного приподнимала голову и предупреждала его о том, что она еще здесь.
— Ш-ш-ш. Кы-ш-ш.
Она действительно говорила: «Кыш-ш-ш». Ошибиться в этом было невозможно. И повар понимал ее с полуслова. Это было предупреждение: консервы, крупы и сахар — твои. Яйца — мои. Иногда повар пытался проявить характер и подходил ближе. Тогда Марь Иванна удивленно приоткрывала глаза и приподнимала свое тело выше. А иногда даже била его своей головой с закрытым ртом. Пытаясь отпугнуть и одновременно оберегая свои зубы от поломки. Хотя, скорее всего, зубов у нее уже не было.
