Мальчик повернулся и улыбнулся, но промолчал, а лицо его будто бы спрашивало: “Вы пытаетесь пустить мне пыль в глаза, эдак бесстыже разбрасываясь известными именами?” Гор мог бы сыпать ими хоть всю ночь, раз уж на то пошло. Он и раньше знал всех, кого стоило знать, и ныне. Даже теперь, когда ему уже почти исполнилось шестьдесят пять, люди приезжали в “Ла Рондинайю” в паломничества. Политики, актеры, музыканты, кинематографисты, романисты. Джеймсы и Форстеры, как он их называл. Первые были его американскими гостями, вторые – английскими. Все они романтизировали Италию и вращались в кругах достаточно зажиточных, чтобы можно было закрывать глаза на убожество. Побережье Амальфи они любили за его уединенность, а Гора, что и говорить, обожали и боялись все поголовно.
– У меня есть кое-что такое, что может вас заинтересовать, – произнес он; эти мысли напомнили ему об одном конкретном сокровище, и он подошел к стене, где два стеллажа с книгами разделялись небольшим Пикассо, гордо висевшим посередке. Лишь мгновение понадобилось ему, чтобы найти нужную книгу. – Это первое издание. Вероятно, вы его читали.
– “Морис”, – сказал Морис, перелистывая ее от начала к концу и пробегая пальцем по тиснению, а потом раскрыл книгу на фронтисписе. – Да, я читал. Люблю Форстера. Подписано и посвящено вам, – добавил он, и по его лицу расплылось изумление, когда он поднял голову. – Значит, вы с ним встречались?
– Несколько раз, – ответил Гор, возвращая себе и книгу, и верховенство; он наугад открыл томик и прочел вслух первые же строки, на какие упал взгляд: – “С юношеской необдуманностью он отвел мать в сторонку и заявил, что будет всегда уважать религиозные предрассудки ее и сестер, однако совесть более не позволяет ему посещать церковь. Мать сказала, что ей очень неприятно это слышать”[26]. Матери, – добавил он. – Моя собственная мать Нина начинала как актриса, между прочим[27]. Но затем отказалась от этой карьеры и стала алкоголичкой, шлюхой и психичкой, подлежащей принудительной госпитализации. Не знаю, почему она не смогла совмещать. Говоря исторически, эти две карьеры не были взаимоисключающими.
– Раньше вы это уже говорили, верно? – улыбнувшись, спросил Морис. – Звучит отрепетированно.
– Нет, – ответил Гор, опешив от столь наглого замечания. Кем этот мальчишка себя возомнил?
– А какой он вообще был? – спросил Морис.
– Какой кто был?
– Форстер.
Прежде чем ответить, Гор помедлил. У него возникло внезапное желание яростно отыметь этого мальчишку, а затем швырнуть его с утеса в море и смотреть, как его тело отскакивает от скал, а кости крошатся на тысячи осколков.
