— Объяви: "Билли Кокс — бас, Мич Мичелл ударные." И, знаешь, скажи: "А кому сыграть на гитаре?" Окей? Назови нас "Печальные и дикие ангелы"
— Как?
— Нет, лучше "Дикая музыка печального ангела."
— Хорошо.
— Готовы?
— Спроси роуд–менеджера.
— Мы готовы?
— Секунду, мы опять потеряли мощность.
— Всё?
Джерри Стикеллз подтвердил, что всё готово и проинструктировал Джеффа как объявить Джими [8–00.37.59.200].
— Добавь немного громкости, Чарли, она нам сейчас понадобится, — сказал ведущий в микрофон. — Поприветствуем Билли Кокса, бас–гитара, Мич Мичелл на ударных. И, человек с гитарой, Джими Хендрикс!
Джими шагнул в полосу света и, под шквал аплодисментов, подошёл к микрофону.
— Благодарю вас, что пришли послушать нас. Вы все прекрасны, хотя я вас не вижу, вы в тени, спасибо, что ждали нас. Как давно это было, разве не так?
Джими взмахнул рукой, пальцами показывая знак мир.
— Это означает "мир", но не так, — сказал он, переворачивая вверх ногами V-образный знак.
— Мир. Окей. дайте нам минутку настроиться, хорошо? Всего пару минут. Здорово побывать снова в Англии. Мы начнём с песни, которую вы не можете не знать. Присоединяйтесь и пойте с нами. Звучание только улучшится, если вы все встанете, из уважения к вашей стране и к самим себе, начнём все вместе. Но если не хотите, Бог вам.
Группа поднялась на сцену, чтобы сыграть свой исторический концерт. Уже позже, вот как Джими описывал свои чувства и впечатления Монике:
— Мне было холодно и одиноко, но это было только в первую минуту, затем я почувствовал, как все эти люди потянулись ко мне, к сцене. Они помнили меня, и стало легко на душе. Они выкрикивали названия старых песен, которые, как я думал, они давно забыли.
Несмотря на доносящиеся вопли, — пишет Куртис Найт, — это не была дикая толпа и это не стало диким представлением, сродни ранним концертам Хендрикса. В этот раз не было никаких фейерверков, простые аплодисменты в конце каждого номера, совсем непохожие на маниакальные овации. Всё было, как будто они почувствовали скрытое послание в его игре — почувствовали, что в пружине его часов, отсчитывающих время музыкальной жизни, кончается завод.
По крайней мере, один человек это почувствовал, одна американка, называющая себя Joyce The Voice, которая пробралась в эту ночь на сцену, никем не приглашённая, и простояла позади Леонарда Коэна весь концерт.
Вот её слова, сказанные мне:
— Я находилась на задней половине сцены, когда Джими вышел на сцену и начал играть, что–то непостижимое произошло в этот момент. Я была в полутора метрах от него. В воздухе висело напряжение, знаешь, как будто все это время мы были зерном и нас мололи мельничные жернова, ведь фестиваль практически завершён. Вдруг, вспышка энергии пронзила моё тело электрическим разрядом. Я ясно увидела Джими, я ощутила кожей вопль агонии и боли. В какой–то момент — вопль о помощи, отчаяние, как предчувствие смерти. Мне захотелось похитить его. Забрать прочь от каких–то людей, обступивших его — я видела, как его душат, забрать его в деревню, где нет всей этой облепившей его грязи.
