С трепетом я видел, что Василий Прокопьич пьян, он задыхался, глаза его были выпучены, как у Петра Годлевского на стене.
— Вам бы водички глотнуть, — осторожно посоветовал я.
— Да, я выпил, Ахамазиков. Но ты свой, у тебя сердце. У кого сердце, тот мне не страшен… а винцо-то приятное, я не знал, все как-то шиверт-навыверт стало. Хм, какой у тебя нос маленький, даже плакать хочется… Знаешь, кто я есть, Ахамазиков? Я — Ной… — шепотом признался он.
— Какой же вы Ной, вы просто Василий Прокопьич! — с каторжным лицом пошутил я.
— Погоди!.. Андрей — это разум и совесть мои. Если б ты знал, как они блудят, когда нарушена их девственность. Ты думаешь, в Андрее бес?.. В него Петр вселился, да-да! — Он ткнул пальцем в направлении портрета. — Это Петр пришел за мной.
— На вашем месте снял бы я портретик. Этакий и аппетит отобьет, — посоветовал я.
— Пускай, пускай висит… Вот верчусь, а сказать все не умею. Но в книге есть место: «…и увидали наготу отца, и прикрыли его». Слушай, ведь хоть рогожкой, да прикрыли его! А мой не смог… да и чем прикроешь, чем? Ты слышал, он над книгой работал, а потом сжег ее. Он самого себя растратил…
— Мм… и большая книга? — беззвучно поинтересовался я, не сразу овладевая пошатнувшеюся мыслью. — Притопнуть бы вам на него. Ведь отец вы, имеете высокое право.
— Нельзя… Сын, безумная вещь — сын. Ты сам знаешь, у тебя дочь. Кстати, как ее здоровье? — странно спросил он, и я, разумеется, не ответил ему.
Все его вступление было нарочное, он сознавался загадками, ключа к которым не давал. Он старался разжалобить меня образом вощанского Ноя, но я вовремя уразумел это.
— Нужно мне покрыть Андрееву кражу. Я сам поеду и буду просить, чтоб приняли проклятые эти деньги, но сперва нужно достать их. Слушай, Раздеришин сватается к Лизе… выродку угодно именно Лизой утолить свое мечтание. Он просил меня переговорить с нею и в случае успеха обещал деньги… но мне совестно употреблять во зло Лизино уважение. Понимаешь, я никогда… никогда еще не занимался сводничеством. До этого я еще не дошел. Кстати, почему это я зову тебя на ты, а ты меня на вы… надо нам по-равному, по-справедливому. — Он заикнулся и сорвался на хрип: — Спаси меня… от этой пучины, Ахамазиков!
— Каким же это образом? — отстранил я его искательные руки.
— Я слышал, у тебя есть сбережения…
— Какие же у меня деньги? — как и он, не глядя в глаза, защищался я. — Вот пятнадцатого получит Катюша жалованье, рублей десять смогу уделить. А такой суммы… да вы просто обижаете меня подозрениями такими.
