Калганов снова опаздывал на работу. Во времена Ермака они специально приходили раньше минут на пятнадцать. Эх, тогда все было иначе. Ксюша с Бобиком. Томка без Новака. А сегодня… Сегодня он потратил кучу времени в очереди на заправке, где умудрился съесть еще и два хот-дога XXL и выпить кофе. Потому что мюсли, которыми его пичкала по утрам звезда Лариса, больше в него не лезли. А когда он был голоден, то злился на весь мир. Мог и руки распустить, заведясь с пол-оборота по сущему пустяку. Так что можно считать, что опоздал он исключительно из альтруистических соображений.
В кабинете оперов непривычно пахло съестным. На столе у Кошеля не таясь стояла запотевшая бутылка водки. Та самая, на бруньках. А в бумажном пакете, с масляным пятном на боку, лежал круглый пирог с мясом и грибами. Рядом красовалась банка с солеными помидорами. «Машина мама расстаралась», — взгляд Кошеля потеплел. Повезло ему с будущей тещей.
— Не, так не пойдет! Ты не Шурик! Ты — шарик! — поведя носом над пакетом, скривился Носов.
— Лева, чего ты прицепился? Я же проставился. Все, как положено, — обвел руками стол Кошель и приоткрыл масляный пакет.
— Так не положено.
С порога увидев бутылку и унюхав пирог, Калганов вздохнул:
— Все-таки раскрутил человека, Носыч. Ты бы дела так раскручивал.
Носов резко развернулся к Вохе всем корпусом, и тот заметил, что Лева хорошенько подкачался за время, пока Калганов валялся на больничном.
— Раз ты такой умный, Калганов, объясни человеку: на шарика у нас не проходит!
— Ты это сейчас о чем? — Воха сделал вид, что не врубается, о чем идет речь.
— Одну бутылку приволок! Прикинь? Откупиться думал. Так это только обмыть новичка, а за первое раскрытое дело — еще одна положена. И все гуртом гудим!
— Стоп! — Воха прервал словесный поток Носова. — Чего я не знаю? Какое дело, кто раскрыл?
— Шурик наш!
Калганов стрельнул взглядом на Кошеля. Весь его вид словно говорил: «Мог бы и позвонить. Не дело такие вещи от Носыча узнавать». На глазах наливаясь пунцовой краской, Кошель виновато развел руками:
— Следователь закрывает дело.
Воха опешил. Только он собрался спросить, на каком-таком основании, как в комнату стремительно вкатился Хорунжий. Кругленький, лысоватый, с лучистыми морщинками вокруг глаз — ни дать ни взять добрый домовой. Но по тому, как опера в мгновение ока встали по стойке смирно, любому постороннему стало бы ясно, что первое впечатление от Хорунжего обманчиво. Добрые морщинки лишь маскировали многолетние шрамы. Широкая спина Носова не перекрыла натюрморт на столе, и Петрович нахмурился:
