«Укачает меня или нет?» — мучил Гогу навязчивый вопрос, который еще в Харбине приходил к нему и казался сейчас самым важным. Он знал, что женщины подвержены морской болезни сильнее мужчин, и счел бы унизительным, если б оказался среди не выдержавших качки.
Время отхода приближалось, суета усиливалась. Из толпы провожающих, с борта парохода полетели ленты серпантина. Гога глядел на оживленную, веселую толпу на берегу, и ему было немного обидно, что у него нет никого, кому мог бы он бросить моток яркой бумажной ленты. Расстояние от борта до причала неприметно, хотя и неуклонно увеличивалось, ленты серпантина все удлинялись, и было их столько, что казалось, они накрепко соединяют пароход с берегом и он не в силах будет уйти. Но постепенно то одна лента рвалась, то другая, и вот последняя, голубая, лопнула — и реально ощутимая связь с берегом оборвалась. Гоге вдруг пришло в голову, что нечто подобное происходит и с человеком: он жаждет одного, а жизнь движется своим путем, и все попытки остановить или хотя бы замедлить ее ход ожидает судьба этой жалкой бумажной ленты.
Между тем «Хотен-мару», отойдя от причала на порядочное расстояние, медленно, словно раздумывая, разворачивался на месте. Из-за носа стал выплывать противоположный берег бухты — гористый и безлюдный, с одинокой башней на отвесной скале, тоже воздвигнутой, наверное, еще русскими.
Судно вздрогнуло, почувствовалась мерная, хоть и не сильная вибрация: заработал винт. За кормой вода забурлила, заклокотала, из густо-синей и прозрачной превратилась в мутную и почти белую — и пошла разматываться бесконечной широкой лентой все дальше и дальше в сторону покинутого берега.
Гога стоял у борта и смотрел, как постепенно оседает в море берег, как все мельче и мельче становятся дома города. Вот уже осталась только полоса, она быстро истончалась, потом разорвалась и как бы растаяла.
Пароход вышел в открытое море.
Гога не раз читал эти слова в книгах, но впервые они относились к нему самому. Все-таки здорово! Он, Гога Горделов, — в открытом море! Плывет себе на пароходе, и хоть бы что! В эти минуты хотелось чувствовать себя бывалым, видавшим виды путешественником. А что же? Ведь оно почти так и есть. Все ребята остались в Харбине, только он едет (и спокойно едет, заметим!) в далекий Шанхай, пересечет два моря — Желтое и Восточно-Китайское. Правда, Алеша Кокорев уехал еще дальше, намного дальше, но Америка вообще что-то нереальное — не то сон, не то кинофильм: смотреть интересно, но с собой не соотносишь.
