Гога стоял на берегу моря. Первый раз в жизни он видел его воочию. Говорить, обмениваться впечатлениями было не с кем, да он бы и не решился нарушить своей речью мудрую тишину, которая разливалась окрест и которой не противоречили ни звук проходящих время от времени трамваев, ни другие, улавливаемые слухом признаки присутствия человека. Теперь перед ним была не пустота, а простор — необъятный, безмятежный, веющий солоноватой прохладой синий простор, такой прекрасный и такой величественный, которого он и представить себе не мог.
Лишь одно бы принял я не споря,
Синий-синий, неземной покой,
Да двенадцать тысяч футов моря
Над моей пробитой головой…
Непроизвольно выплыли из памяти эти строки.
Правее виднелся пляж, там были люди, кабинки, яркие зонты, лодки, — все такое знакомое по Харбину, по яхт-клубу, но даже смотреть в ту сторону не хотелось, — все это было обыденным; а сейчас хотелось чего-то особенного, соответствовавшего тому необыкновенному, что расстилалось перед его глазами.
Подумать только, ведь эта масса синей, переливающейся золотом, как бы затканной солнечными нитями, воды тянется на добрую треть земного шара и противоположный берег — уже Америка! Разве может что-нибудь другое в природе дать подобное ощущение соседства с материком, находящимся в десятке тысяч миль от тебя?
Гога стоял ошеломленный, впервые в жизни почувствовав огромность и значительность окружающего мира и собственную микроскопичность в пространстве и во времени. Но, как ни странно, это осознание не подавляло и не унижало его. Наоборот, оно наполняло его ощущением сопричастности прекрасному, гармоническому целому, поразительной слитности и с этим необъятным морем, с этим теплым золотистым песком, с этой доброй зеленью деревьев и трав, с людьми — такими же частицами, как он сам, видимо, все же нужными для чего-то, раз им дано существовать.
Из этого состояния его вывел сигнал автомобиля. Гога вздрогнул, как человек, внезапно пробужденный ото сна, и обернулся. Да, сигналили ему. Крохотная машина, вмещавшая тем не менее четырех пассажиров, остановилась неподалеку, и шофер-китаец, высунувшись в окно, обратился к нему на довольно сносном русском языке:
— Хозяин! Порт-Артур — хочу ехать? Одно место есть.
Гога заглянул внутрь. Там сидели какие-то иностранцы, двое мужчин и женщина.
В Порт-Артур? Эх, конечно, надо бы съездить, да ведь вот, не советовал же комиссионер, настоятельно не советовал. Гога посмотрел на часы — половина двенадцатого. В его распоряжении четыре с половиной часа. Полтора туда, полтора обратно, полтора часа можно провести там. Неужели не хватит?
