— Пожалуйста, предъявите ваши документы!
Гога достал из кармана желтую книжечку — паспорт и выездную визу Маньчжоу-го для российских эмигрантов и подал.
— Это что? — сухо спросил китаец, не беря книжечку в руки.
— Это мои документы, — растерянно ответил Гога и, как бы оправдываясь, добавил: — Других у меня нет. Вот здесь вклеен листок — это японская транзитная виза на проезд через Дайрен.
— Вы из Харбина приехали? — спросил таможенник.
— Да.
С брезгливой гримасой молодой китаец взял наконец в руки желтую книжицу. Он раскрыл ее и на первой же странице увидел желтый флаг с черно-бело-сине-красными полосами в верхнем углу, — флаг марионеточного государства Маньчжоу-го. Лицо китайца искривилось еще сильнее, и он медленными движениями, разделенными на недлинные, но четко обозначенные паузы, как бы подчеркивавшими его отвращение к тому, что он держит в руках, разорвал книжку пополам, потом еще раз и лоскутья презрительно швырнул на пол.
Гога чуть слышно ахнул: ведь целую неделю пришлось потратить, хлопоча об этом документе в Харбине.
— Как же я буду жить без паспорта? — вырвался у него растерянный вопрос.
Китаец поднял голову и, встретившись глазами с Гогой, сдержанно улыбнулся.
— Молодой человек, вы приехали в свободную страну! Никаких документов вам не надо.
Гога смотрел на офицера, слушал и ничего не понимал.
Молодой китаец встал, надел фуражку и, подойдя к Гоге, похлопал его по плечу:
— Вы учиться приехали? В добрый час! Учитесь. Живите спокойно. Желаю успеха!
С этими словами он открыл перед Гогой дверь, выводившую его на улицы Шанхая.
Подхватив свои чемоданы, Гога переступил порог и очутился на улице, один конец которой упирался в ту самую пристань, где пришвартовался «Хотен-мару».
После относительной тишины, порядка и прохлады таможенного зала ему показалось, что он попал в огнедышащую преисподнюю: дикая жара, надсадные выкрики снующих туда и сюда до пояса обнаженных, обливающихся потом кули, с немыслимого объема тюками на спинах, путаница прохожих, рикш, тачек, грузовиков, легковых автомобилей, мотоциклов, — все это производило ошеломляющее впечатление. Гога прижался к стене, словно опасаясь быть подхваченным и сметенным бешеным круговоротом, но тотчас отпрянул: стена была раскалена, как кухонная плита.
Ничего подобного Гога не только никогда не видел, но и представить себе не мог. В эти минуты он даже забыл, зачем и какими судьбами здесь очутился.
— Гога! А мы тебя там ждем! — услышал он высокий, резкий голос Коки, и в следующее мгновение друзья крепко обнялись. — А ты здорово вырос! Ух ты, какой стал! — Кока снизу вверх радостно разглядывал кузена.
