— Пойдемте, я вас накормлю. — Галина показала на дом.
— Что, не понял? — Беркутов буквально оторопел от этого простого приглашения.
— У меня пироги с картошкой и яблоками и деревенское молоко.
Беркутов глотнул слюну. Мысли о китайской лапше тут же испарились.
— А вы не хотите в город, к дочери? — осторожно предложил он, боясь, что она тут же согласится.
— Хочу, но с голодным и злым мужиком за рулем ехать не рискну. Так что не ищите в моем предложении ничего личного.
— А я и не ищу, — буркнул себе под нос Беркутов, идя за Галиной к дому. Только сейчас он заметил, что цветастый сарафан обтягивает весьма соблазнительные формы. «Похудеть бы тебе килограммов на пять, ничего дамочка б получилась», — мысленно посоветовал он ей.
— Худеть я не собираюсь, особенно в угоду вам.
Беркутов притормозил.
— Я что, вслух что-то сказал?
Галина довольно хохотнула. Этот майор был прост и легко просчитывался. И ей, черт возьми, нравилось его нервировать. Она совсем успокоилась, словно всегда знала, что ничего серьезного с ее дочерью случиться в принципе не могло. Как будто она сполна получила свою порцию горя в этой жизни и теперь, что бы ни произошло, все будет казаться малостью. От этой мысли стало легко. Но все же этому туповатому майору удалось вызвать в ней пусть недолгое, но вполне осязаемое чувство животного страха, и она чисто по-женски мстила ему за это. И то же бабье чутье подсказало ей, что ему не до политесов и расшаркиваний, он устал и визит к ней всего лишь акт доброй воли с его стороны. Он спокойно мог поехать домой, под теплый бочок своей майорши, а не тащиться за город, чтобы сообщить ей о случившемся с Маришкой.
Когда Беркутов, вымыв руки холодной до ломоты в суставах водой, уселся за стол, там уже стояла крынка с молоком, большая керамическая кружка и два блюда с пирогами. Вся посуда была из серии «мое любимое». Салфетки из отбеленного льна, лоскутное одеяло, наброшенное на деревянную лавку, самовар на старой, с массивными ножками тумбе, почерненный временем мельхиоровый поднос под ним были из другой, забытой где-то в детстве жизни.
Поймав полный жалости взгляд Галины, Беркутов смутился. «Я что, убогий какой, что меня жалеть надо! — подумал он, раздражаясь. А руки тем временем уже тянулись к верхнему пирожку. — Ну и черт с ней, пусть смотрит, как хочет».
Он не заметил, как съел все. После тещиных пельменей такую вкусноту он ел впервые. Даже Мила, жена Молчанова, не могла ему угодить так, как эта чужая женщина. «Вот повезло какому-то мужику! А кстати, где у нас мужик-то?» — эта мысль заставила Беркутова оглядеться вокруг.
