Джон Хендерсон понял, что как раз о прошлом сейчас и говорит. Говорит, не сверяясь с бумажкой, не полагаясь на память — исключительно от сердца.
— Вы хотите знать, какая у меня программа, какие я строю планы, — вещал он. — Но это пока что подождет. Сегодня я хочу сказать вам лишь одно. Выражаясь бессмертными словами Такера, будь славен он в веках, «фандом — это образ жизни». Поражает, не правда ли — эти слова пережили ужас нашего столетия. Каким бы удивительным нам с вами сей факт не казался, именно век назад они впервые и прозвучали. Нам неизвестны обстоятельства, родившие их. Мы едва ли знаем что-то о том, кто их произнес. Мужчина, которого звали не то Уилсон Такер, не то Артур Такер, не то Боб Такер, сегодня — личность полумифическая. О нем мы знаем куда меньше, чем о Шекспире, Уэллсе, о великих столпах научной фантастики вроде Джека Вэнса. Но слова его живут до сих пор. Они выжили в старые времена, когда фандом только-только зарождался, неся свет во мрак человеческих умов. Когда предшественники — и ваши, и мои тоже — были скромными и недооцениваемым меньшинством, эти слова придавали им сил. Сил для преодоления насмешек и неприятия необразованных масс — поклонявшихся телевидению, автопрому и «жесткой руке». Вы ведь все знаете историю — как собирались ранние фан-клубы, как проводились первые конвенты. Тогда у них не было ни мощи, ни признания. Почти всех их принимали за инфантильных оптимистов, фанатиков. И все же они выстояли. Журналы научной фантастики, сплотившие их, давно уже обратились в ничто, но разве забудем мы когда-нибудь их названия? «Эмэйзинг сторис», «Эстаундинг», «Гэлакси», «Фантастик Юниверс», «Мэгэзин оф Фэнтези энд Сайнс Фикшн», «Инфинити», «Дайменшенс»… эти названия бессмертны! Как и имена их создателей. И все же — в то время они не были знамениты. Был Джон Кэмпбелл, но не было последователей-кэмпбеллитов. Был Эйчел Голд — и никто его не поддерживал. И когда сэр Энтони Буше, скрывшись за псевдонимом «Фрэнсис Буше», создавал свои восхитительные иллюстрации, разве кто-то намеревался его канонизировать? Нет! Так почему же все эти великие мужи продолжали делать великое дело? Мне кажется, вела их единая сила, единый порыв. Почему же никто их не слушал? Разве величайшие умы — Азимов, Брэдбери, Артур Кларк, — не предупреждали нас об опасности, таящейся в бессмысленной гонке вооружений? Никто не внял им — и к чему это привело? Радиационные поражения, зоны отчуждения, геноцид и разруха. Все общественные структуры, от политических и религиозных до социальных и экономических, испарились в атомном огне. Даже военная машина развалилась, не сумев сдержать сама себя. И что же осталось? Только бескорыстная вера фандома. Когда война уничтожила университеты, библиотеки и книги, что нас спасло? Частные коллекции горстки уцелевших фэнов. В трущобах, на задворках разбомбленных городов, в чудом нетронутом хранилище Блумингтона, те несколько рабочих мимеографов продолжили свое дело. И когда выжившие рискнули заселить большой мир снова, когда те жалкие несколько миллионов, оставшиеся от сотен миллионов, отважились воссоздать человечество из праха, многих ждала участь похуже их сгинувших в огне войны собратьев. Кого-то скосили болезни. Кто-то просто обезумел, увидев, что стало с привычным миром. Кто-то пытался обрести дикарскую власть над своими собратьями или же вернуть старые порядки. В итоге самопровозглашенные диктаторы и амбициозные царьки уничтожили друг друга. Фэны, утратившие веру в индустриальную науку, в военную науку, в так называемое правительство и в религиозные доктрины, романтизировавшие ужасы войны, должны были создать что-то новое — и они создали. Всемирный Фандом — основанный на дружбе, взаимовыручке и о бщей вере в истинное человеческое братство и гуманность научного знания. Фэны не сошли с ума. Фэны не стали никому угрожать силой. Фэны были готовы к новому порядку, к новому рассвету. Ибо даже в эпоху тьмы и разрухи они верили в свой девиз: фандом — это образ жизни. И в итоге именно фандом стал новым фундаментальным принципом. Дети Первых Фэнов, усвоив от своих родителей суровые уроки прошлого, создали организации, известные ныне как ЛАФКИ и — о да! — НАФЛ.
