Слегка поеживаясь, Николай Павлович кутался в демисезонное пальто, втягивая шею в небольшой поднятый воротник.
- Здесь, пожалуй, прочихаешь все три года. Ну и погодка! Это что, господствующая?
- Бывает лучше, - ответил я, разглядывая учителя.
Николаю Павловичу было лет тридцать пять. Внутренне благодушный человек, он с виду казался немного угрюмым и чем-то недовольным. Последние десять лет Николай Павлович безвыездно проработал в средней школе на острове Сахалине. Несмотря на то, что Николай Павлович был физически крепким человеком и здоровью его можно было позавидовать, он получал уже персональную пенсию.
- Старик уже. Выслугу лет имею, - часто говорил он. - На материке, так называл он землю, расположенную на запад от Владивостока, - пенсию давали за двадцать пять лет работы. У нас на Севере коэффициент: два с половиной. Десять лет отслужил - и... пенсия.
И когда интересовались этим коэффициентом, Николай Павлович охотно разъяснял закон о льготах для работников Севера.
С Сахалина Николай Павлович выезжал на материк только один раз за все десять лет.
Будучи во Владивостоке, он встретился в наробразе с учительницей, работавшей на Чукотке. Она так увлекательно рассказывала об этом отдаленном крае, что Николай Павлович, не задумываясь, "изменил" Сахалину и теперь ехал на три года в чукотскую среднюю школу.
- Хе-хе-хе! - как-то действительно по-стариковски усмехнулся он. - Из огня да в полымя. А я читал, что Молоков летал здесь по четыре раза в день к лагерю Шмидта. Здесь ходить-то - нос разобьешь...
На боку учителя висел бинокль, на животе - "лейка". И это его вооружение в такой туманище вызывало усмешку.
- Погодка называется! Ни поглядеть, ни заснять, - словно угадав мою мысль, мрачно проговорил Николай Павлович. - А ведь по времени - полдень.
"Ангарстрой" с хрипом продолжительно загудел, и Николай Павлович смолк, прикрываясь от брызг из парового гудка.
- У, дьявол! Плюется, как верблюд!
Николай Павлович прижался к стене кают-компании и заглянул через толстое стекло иллюминатора.
- Эти полярники в щепки разобьют наше пианино. С раннего утра и до поздней ночи фокстротят. Запереть бы на ключ, - недовольно пробурчал он, а то ведь в школу привезем один ящик без клавишей.
Стирая ладонью влагу со стекла, он пристально смотрит на танцующие пары.
- И Татьяны нашей что-то не видно. А тоже любит потанцевать!
Оторвавшись от стекла, Николай Павлович говорит мне:
- Вы знаете, впервые встречаю такую естественницу. Фокстрот больше к лицу словесникам.
