Прикрыв лицо руками, она взвыла так, что от испуга водитель вильнул на встречную полосу и едва не столкнулся с фурой.
Полковник оставался хладнокровным. Похоже, он и впрямь не сомневался в парнишке, а что касается его отношения к хамскому поведению Инги, то оно отчетливо читалось во взгляде. Девочкины капризы надоели ему не меньше, чем мне, поэтому воспитание с применением силы его ничуть не огорчило. Он достал из верхнего кармана пиджака платок и, протянув ей, прохрипел:
– На-ка, вытрись, а потом приложи к носу.
– Он меня… Он меня… Я…
– Так, сядь нормально и голову закинь, чтобы кровь не сочилась.
– Но он…
– Все, хватит тут мокроту разводить. Сама виновата. И теперь вот расплачиваешься за язычок свой длинный. Разве можно так с мужчиной разговаривать?
Инга отвернулась и притихла, лишь изредка издавая еле слышные всхлипывания.
– Мы уже скоро прибудем на место, а это значит, Никита Евгеньевич, что вам придется выполнить еще одну обязательную процедуру. – Полковник кивнул в сторону багажной полки, на которой лежал кусок черной ткани. – Завяжите этим глаза. Случиться может всякое, и чем меньше вы будете знать о местонахождении нашего штаба, тем лучше. Все только в целях безопасности.
– Я и так не имею никакого понятия, где мы сейчас находимся.
– Осторожность никогда не бывает лишней. Да, и кейс… лучше ему пока побыть у меня, в целости и сохранности.
– Так и знал, что все это время вы меня на бабки разводили!
На его лице отобразилось недоумение.
– Зря вы так подумали.
– Ха-ха-ха! Да забирайте уже! С вами и шутить-то неинтересно.
Недоумение сменилось безразличием. Как только в его руки попал кейс, он снова покосился на багажную полку:
– Прошу вас, это ненадолго.
– Ладно, как скажете.
– Спасибо.
Взяв повязку, я посмотрел в окно на мелькающие фонарные столбы, многоэтажные дома, рекламные вывески и витрины магазинов, мерцающие разноцветными огоньками. Местность не была мне знакома. А если бы и была, то что? Нет, Полковник определенно прав: незачем мне знать их координаты. Я ведь приближенный Шакалова и в любой момент могу быть рассекречен и сцапан. И что потом? Допрос с пристрастием и чистосердечное признание бравого молотовца Богданцева? Именно так, и никак иначе.
Кому, как не мне, знать об их методах убеждения и выявления правды. На собственной шкуре ощутил, причем применялись они не на полную силу и даже не наполовину, где-то на четвертинку четвертиночки. А если четвертинка удвоится, утроится или учетверится? Да я, и любой на моем месте, им все как на духу выложу и об организации, и о себе, и о близких мне людях. Обо всем, о чем только спросят.
