Вечер был очень жаркий, а Джими своим мощным напором ещё больше разогрел воздух над готовыми взорваться головами слушателей. Как и все здесь, я впервые наблюдал Опыты в действии. И первое впечатление было чего–то невероятного. Но зная Джими, как никто его не знает, я должен сказать, что было видно, как он не был доволен многим из того, что происходило на сцене.
Джими всегда очень требователен к себе, особенно ко всему тому, что касалось выступлений и, так как он владел многими инструментами, он замечал малейшие ошибки или отклонения от заранее спланированной и тщательно отрепетированной программы. Должен сказать, что по выражению его лица было видно, что многое шло не так, как хотел он, несмотря на бурную реакцию слушателей. Особенно это было видно между номерами, он поворачивал голову к Ноэлу и Мичу и бросал гневные взгляды в их сторону. Я достаточно близко стоял к сцене, чтобы услышать время от времени его бормотанье: «Ну! Да, вступай же!» или «Где ты был в прошлом номере? Проснись, не спи!»
Как только отыграли последние бисы, они бросились в артистическую. И к тому времени как я пробился туда сквозь потную, изнемогающую от жары толпу, Джими уже стоял как генерал, бранящий своих солдат за трусость в прошедшей битве. Делал он это очень ясно, не расплываясь на общие выражения, было видно, что он совершенно недоволен только что свершившимся американским дебютом.
Мичу сказать было нечего, он только сидел с поникшей головой, пот каплями скатывался с его волос и он безуспешно пытался полотенцем вытереться насухо. Чем больше он тёр им, тем более потным он казался, частью из–за того, что он остался недоволен своей игрой, частью из–за той толпы, которая втолкнула их в артистическую волной собственного пота и запаха одержанной победы. В то время как Мич тихо сидел, пытаясь вытереть своё тощее тело, Ноэл Реддинг, полная его противоположность, парировал каждое слово Джими, пытаясь доказать свою правоту, так что мне показалось, ещё минута и начнётся настоящая потасовка. Затем, вдруг, после очередной вспышки обоюдного гнева, они, казалось, подписали договор о ненападении. Они замерли друг против друга, сверкая глазами, все кто был в комнате, напряглись и начали всматриваться в их лица.
Джими был возмущён тем, что Ноэл отклонился от той линии, которой он должен был придерживаться, как его учил Джими — что–то, что не подлежало изменению, было, как он полагал, изменено. Ноэл возразил, что он прекрасно помнит, что говорил ему Джими, но он и впредь не собирается в точности следовать его указаниям, что и как он должен играть.
