Я ворвался к нему в комнату, готовый взорваться от нетерпения. В руках я держал только что написанную песню — отражение глубочайшего чувства моего угнетённого племени — первая чёрная рок–баллада, первая песня протеста. Первая, как я думаю. Песню назвал «How would you feel?», а слова в ней такие:
Ты в кафе, в кармане деньги
Вот дверь, в которую вошёл
Осталось право выйти вон.
Скажи, что чувствовал бы ты?
В твоей руке рука ребёнка
Идёт он в первый класс
Задам один вопрос:
Скажи, в ответе ль дети
За грехи всех этих дураков?
Скажи, что чувствовал бы ты?
За углом есть остановка
Автобуса открыта дверь
Ты улыбаешься, вот твой билет
Но слышишь, эй, пройди назад
Тебе там место!
Скажи, что чувствовал бы ты?
Вот, что скажу ещё тебе!
В руках твоих газета
Прочёл ты в ней:
В далёкой стороне война
Война за право быть людьми.
Скажи, что чувствовал бы ты?
Это первая песня, написанная мною, после знакомства с Джими.
— Эй, Джими, послушай вот это.
Он тут же схватил гитару и начал играть, играл так, как если бы уже давно её знал. Это ещё один из многих мистических совпадений, которые постоянно происходили между нами.
Нас обоих буквально трясло от того, что получилось у нас совместными усилиями, и оба одновременно решили, что её необходимо немедленно записать.
Прихватив Джими, я отправился к Эду Чалпину, показать ему нечто совершенно новое, в надежде на то, что он решит её записать. Эд Чалпин тут же составил с Джими контракт, первый в жизни Джими, и мы вошли в студию.
Впервые Джими была предоставлена полная свобода. Я был поражён его музыкальным чутьём и непосредственностью. Джими играл на всех инструментах, кроме барабанов. Все аранжировки — его, он даже спел на подпевке со мной и ещё одним другом. Запись прошла успешно, особенно удалась нам How would you feel?
Мы решили её выпустить сорокопяткой. Граммофонная компания сочла, что она будет иметь успех, так как это была первая рок–баллада протеста. Однако при попытке проиграть пластинку по радио, компания столкнулась с непредвиденными трудностями, поскольку совет директоров радиостанций посчитал её «слишком спорной». Вот так, до сих пор, в Штатах, её толком никто не слышал.
Тем временем наша популярность росла, наши эксперименты в поисках нового звучания нашли отклик на всём Восточном Побережье.
Хорошо помню тот клуб, в котором мы проводили всё своё время. Местечко называлось George's Club-20, там всегда набивалось столько, что мы с трудом добирались до крошечной сцены в углу, после 20–ти минутного перерыва на еду. Где мы включались снова, несмотря на дым в зале и смрад, доносящийся с кухни. Эти цыплята были чересчур жирны, а рёбрышки пережарены, но они хорошо укладывались в наших желудках, после нескольких часов борьбы с готовыми умереть в любую минуту усилителями.
