Всё более погружаясь в воспоминания, Кати продолжала: «Никогда не знаешь, что он выкинет в следующий момент. Вот он мягок и нежен и, вдруг, перед тобой совершенно другой человек. Без видимых причин он мог разломать всё вокруг, и неважно, дома или в гостях, или ещё где или ударить первого встречного, и тоже неважно, женщина это или мужчина. У нас возникали ужасные драки без повода.»
«Один раз он сломал мне нос в трёх местах своим ботинком. Я убежала, но спустя пару недель вернулась, он спал и я его огрела по голове сковородой, которую нашла под кроватью. Проснувшись, он долго не мог понять, что произошло, я же притворилась спящей. После вспышек гнева, он всегда очень переживал, просил прощения и говорил, что не знает, что на него нашло, и во всём винил себя.»
И что только Кати не делала, чтобы это не повторялось снова и снова. Но ничто не могло остановить его. «Легче поймать ветер или вольную птицу посадить в клетку, чем уговорить Джими сделать что–то.»
«Он не желал смерти, но и не сожалел о ней. Он стремительно нёсся по жизни, бросаясь в постель с какой–нибудь красоткой, впечатление, что у него никогда ничто не болело.»
Ещё Кати рассказала о его увлечении любительской съёмкой, он даже заснял некоторые свои сексуальные подвиги. «Он не расставался с камерой, снимая всё и везде. Часто, высунувшись из окна, снимал прохожих на улице. А его идея снять фильм об очень толстых и чрезмерно худых женщинах? Он часто показывал всем свои фильмы и сам первый смеялся над ними. Иногда просил своих друзей заснять женщин, мечущихся голышом по его комнате, но многие из таких плёнок были тут же засвечены.»
Кати жаловалась, насколько беспечно Джими относился к своему телу, разрушая его всевозможными наркотиками. «У него была страсть к экспериментам. И совершенно неважно это песни, музыкальные инструменты или наркотики. Когда я с ним познакомилась, он курил травку, иногда. Позже — LSD.»
«Думаю, в том, что Джими стал так много пить моя вина. Он был мой мужчина, а мне нравилось напиваться. Многие в Англии, кто его знает, до сих пор думают, что пил он с лёгкостью. На самом деле, всё наоборот. Каждый раз он отключался первым, и нам никак не удавалось напиться вместе.»
«Знаешь, я, конечно, знала, что он гениальный гитарист, но мне не нравилось то, что он играл. Я часто ему об этом говорила. Однажды он решил научить меня играть на гитаре. Он зажимал своими тонкими пальцами струны, а меня заставлял их дёргать. Вскоре мы одновременно пришли к выводу, что я совершенно безнадёжна.»
