Моника изо всех сил старалась предотвратить лживые слухи такими словами:
«Джими жил ради музыки, во всём остальном он был младенцем. Он мне часто рассказывал, как группиз, проникая в его номер, дожидались его возвращения, забравшись в его постель, и как Джими приходилось просить роуд–менеджера, Джерри Стикеллза, выбрасывать их вон.»
«Ещё он рассказывал мне о своих экспериментах с наркотиками в те годы, когда многие поп–звёзды покуривали травку и экспериментировали с кислотой. Но Джими так никогда ни к чему и не пристрастился. За все восемнадцать месяцев, как я была с ним, ни разу не было случая, о котором я могла бы рассказать.»
«Рядом с ним всё время было так много людей, но никого, кто был бы близок ему. По существу, совершенно одинокая натура. Он часто повторял, что не знал, где бы он был сейчас, если бы меня не было.»
«Многое, что написано о последних четырёх днях в жизни Джими — чистый вымысел. Я провела с ним все эти четыре дня, каждую минуту, кроме одного часа в ночь его смерти, когда он отправился в Marble Arch, чтобы уладить кое–какие свои дела. Он вернулся, и по его виду было заметно, что всё прошло успешно. И стал собираться в Америку, чтобы завершить начатый альбом. Он заказал номер в отеле и авиабилет, позвонил на студию в Нью–Йорк, сказал, что скоро прилетит.»
Возможно, покажется, что Моника слишком переусердствовала в своём стремлении в одиночку защитить память о Джими от сующих всюду свой нос и вечно искажающих факты проныр–журналистов. Сплетни росли как снежный ком, ничего общего не имея с подробностями последних дней Джими. Так же поступила и Кати Этчингем, которая, возможно, лучше всех знала Джими, его вкусы и привычки (как мы об этом убедимся далее в этой главе). Но, несмотря ни на что, Моника старалась преданно и добросовестно направлять внимание прессы на безграничную доброту Джими, так что по Богу — а это самое главное — Моника поступала правильно.
«Я никогда не забуду наш последний вечер, проведённый вдвоём, когда я приготовила спагетти по–болонски и выпили бутылочку вина за ужином. Это был наш последний момент счастья», — такими словами она завершила интервью.
Моника выросла в Дюссельдорфе, там получила две профессии: фигуристки и художника, но после несчастного случая от фигурного катания пришлось отказаться в пользу второй профессии. Этот несчастный случай произошёл незадолго до первой её встречи с Джими Хендриксом. После его смерти Моника пригласила меня погостить с недельку в доме её родителей, где я смог увидеть все её незабываемые портреты Джими. Мы подолгу беседовали о Джими, которого она узнала и полюбила. Она многое рассказала мне, чего не говорила репортёрам:
