Прежде чем перейти к несчастным последним событиям, вернёмся чуть ранее в не менее несчастное время, проведённое им в полной изоляции в Нью–Йорке, где Джими написал так много писем, адресованных Монике в Дюссельдорф. Позже, уже после фестиваля на острове Уайт, когда Джими поехал по делам один в Германию, Моника приехала по просьбе Джими в Лондон найти и снять квартиру, где бы они могли встретиться после его последних коротких гастролей. Моника нашла квартиру в самом фешенебельном районе Ноттинг—Хилла — Lansdowne Crescent.
— Не смотря на то, что я очень скучала по Джими, — рассказала она мне, — и ждала с нетерпением встречи с ним, меня не покидало одно очень странное ощущение. Я до сих пор не нашла объяснение ему. Это как если бы я была одновременно самой собой и кем–то другим ещё.
Джими, прилетев в Лондон, остановился в отеле Камберленд в Marble Arch, не зная, где Моника сняла квартиру, потому что потерял с ней связь со времён Дюссельдорфа. Но, как Судьбе было угодно, и как мечтала об этом сама Моника, Джими нашёл её через общих с ней друзей.
В течение этих последних дней, Джими и Моника проводили много часов, гуляя в тени деревьев Гайд—Парка. Как рассказывала мне Моника:
— Джими подолгу оставался молчаливым, как если бы он выстраивал в уме и приводил в порядок свои земные дела. В течение этих долгих молчаливых медитаций и духовного самоуспокоения, он, казалось, общался с кем–то телепатически, используя какой–то метод неизвестный нам, землянам, и я молча шла рядом с ним, зная и понимая его духовное одиночество.
Ещё Моника рассказала мне вот что:
— В это время мы много разговаривали на необычные темы. Например, один вопрос, казалось, занимал его всё время, он постоянно меня спрашивал, люблю ли я его настолько, что готова умереть вместе с ним?
— И каждый раз, как он меня спрашивал об этом, я отвечала «да» — это шло из самой глубины моего сердца — ради Джими, моей первой и единственной любви, он был смыслом моей жизни. Он спрашивал меня, позволила ли я ему умереть, если бы мы договорились умереть вместе, и продолжала бы жить на земле, или умерла вместе с ним и отправилась бы в путешествие душ вдвоём.
— И каждый раз я отвечала одно и тоже: что я была бы рада умереть вместе, так как без него Жизнь бы потеряла для меня значение.
Ещё я попросил Монику рассказать о своих портретах Джими. Я их видел у неё дома в Дюссельдорфе. Она талантливая художница, на полотнах ей удавалось передать внутренний мир Джими Хендрикса: похоже её рукой водил сам Господь. Каждая картина — это захватывающей красоты мир, внутренний мир человека. Особенно мне запомнилась одна, она была настолько насыщена, что мне понадобилось несколько дней, чтобы осмыслить её.
