Братья Маркс были постоянными гостями, и я называли их дядьями. Больше всех мне нравился дядя Харпо. Однажды дедушка взял меня на один из их благотворительных концертов, Харпо схватил меня за кулисами и посадил к себе на колени, и, пока они с дедом что–то обсуждали, я заметила в его волосах что–то, что привлекло моё внимание. Это были металлические булавки, воткнутые вокруг его темечка! Я незаметно вынула несколько, и вдруг все его кудри стали съезжать прямо ко мне в руки. Он посмотрел на меня, видно вид у меня был такой серьёзный, что он прошептал:
— О, нет, не делай этого.
И, осторожно высвободив парик из моих ручек, вернул его на место.
Дядя Харпо и дядя Чико всегда делали вид, что соперничают друг с другом: кто из них женится на мне, когда я вырасту. После серьёзных размышлений я решила, что единственным претендентом может быть только дядя Харпо, потому что он первым попросил моей руки. Моё будущее было предрешено:
когда я вырасту, стану миссис Харпо Маркс
Моя Мими — романтическая натура, к тому же обладавшая невероятным чутьём к драматическому искусству. У неё был целительский дар и поразительные способности медиума. Она посвятила меня в тайны нумерологии, чтению линий ладони, интерпретации карт Таро. Однажды она по секрету сообщила мне, что раньше мы жили на другой планете, какой, я так никогда и не узнала. Мы часто с ней уезжали далеко в лес и останавливались где–нибудь на полянке, наслаждаясь сбором лесных ягод и диких лимонов. Она читала мне и знала по памяти множество стихов. Мне нравилось вслушиваться в её любящий и мягкий голос. Особенно я любила, когда она читала мне «Одуванчика».
Одуванчик, одуванчик, златовласый одуванчик,
о чём мечтаешь ты весь день?
Сижу я в высокой траве,
слушаю, как седеют мои волосы.
Одуванчик, златовласый одуванчик,
станешь ты весь седой,
о чём дальше мечтать будешь?
Стану качаться я в высокой траве,
заметят меня дети, начнут играть с ними.
Сорвут меня своими маленькими ручками, дунут,
разлетятся мои волосы по всему белу свету.
Произнесённые ею слова оживали картинками. Я жила в каждом из её рассказов, мне нравилась их певучесть. Она знала название каждого цветка, каждой травинки на обочине, а наше особое внимание было обращено к изысканному лику анютиных глазок. Мими любила Моцарта и Шопена, но более всего любила слушать тишину. Обычно, когда дедушка уходил на киностудию, мы собирались и шли на одну из наших мечтательных прогулок. Одним утром я так переволновалась, что вскочила к ней на постель и стала скакать и вертеться словно дервиш. Когда же я пропустила мимо ушей все её мольбы об успокоении, она вдруг вздохнула, положила свою руку на сердце и упала на ковёр. Она определённо добилась моего внимания. Я соскочила с кровати, наклонилась над её неподвижным телом и прошептала:
