Люкъ съ шумомъ отворился, и кто-то крикнулъ громко и весело:
— Капитанъ! Шквалъ съ зюйдъ-оста!
Киріаненъ вздрогнулъ, улыбнулся и крикнулъ въ отвѣтъ:
— Слава Богу! Иду! Матросы, къ парусамъ…
III.
Іости пришлось разстаться со своей койкой, такъ какъ на ней спалъ одинъ изъ спасенныхъ нѣмецкихъ матросовъ, и перебраться въ кухню къ повару, который, послѣ краткаго пререканія ть юнгой, разрѣшилъ ему спать въ ящикѣ для дровъ, куда на ночь постилался брезентъ.
Днемъ бригъ спалъ. Палуба была пуста, и только одинокій вахтенный дремалъ у основанія черной и голой фокъ-мачты. Изъ всѣхъ угловъ несся сонный храпъ и свистъ. Справа и слѣва на сѣрой глади спокойнаго холоднаго моря чернѣли такіе же неподвижные безмолвные силуэты «Войны» и «Анны-Маріи».
Когда же на прояснившемся къ вечеру небѣ всплывалъ тусклый бѣлый дискъ луны, и вдругъ все, и море и небо, и черные рыбачьи суда, и люди, вылѣзшіе изь люковъ, окуналось въ сказочный океанъ прозрачнаго и невѣрнаго серебрянаго свѣта, — банка вдругъ оживала.
Надъ тихой посеребренной водой неслись неясные, заглушенные просторомъ моря звуки. То были голоса перекликающихся рыбаковъ, скрипъ блоковъ, плескъ воды и чья-то монотонная печальная пѣсня.
Нѣмецкіе матросы работать не пожелали. Аксель досадливо косился на лѣнивыя фигуры шестерыхъ молодцовъ, растянувшихся на палубѣ вь то время какъ они, трое, выбивались изъ силъ за работой. Рудаковъ, наименѣе сдержанный, ругался и грозилъ кулаками, а поваръ, наливая въ чашку супъ для нѣмцевъ моряковъ, старался положить какъ можно меньше гущи.
Съ каждымъ днемъ капитанъ дѣлался все мрачнѣе и раздражительнѣе. Его угнетало безсиліе.
Какъ-то утромъ въ концѣ первой недѣли старшій изъ нѣмцевъ разбудилъ Іости, спавшаго въ своемъ дровяномъ ящикѣ.
— Что дѣлаетъ капитанъ? — спросилъ онъ не вынимая трубки изо рта.
— Вѣроятно, спитъ. Онъ всю ночь былъ на палубѣ.
— Разбуди его!
Іости колебался. Онъ помнилъ строгое приказаніе Киріанена не будить его безъ особой надобности.
— Эго невозможно… — началъ онъ было.
Если бы у нѣмца глаза не сдѣлались вдругъ такими узкими и блестящими словно глаза тигра, юнга, быть можетъ, не оставилъ бы такъ рано своего теплаго ящика и не сталъ бы безпокоить капитана.
Нѣмецъ не дожидался, пока Іости разбудитъ Киріанена; онъ вошелъ вслѣдъ за нимъ и опустился на тяжелый табуретъ стоявшій у круглаго стола.
— Это я, капитанъ. Мнѣ надо съ вами поговорить…
— Вы выбрали неудобное время, — холодно отвѣтилъ капитанъ, вылѣзая изъ-подъ одѣяла. — Я всю ночь не спалъ и, думаю, имѣю право отдыхать, когда хочу, на собственномъ бригѣ.
