Напротив завода, в Заволжье, находились немецкие колонии — поселения, входившие в состав Республики немцев Поволжья. Помню как каждый год, по осени, подплывали к заводу с левого берега груженые лодки, сходили с них люди в одежде из грубой, шерстяной ткани, в заправленных в гетры брюках, в ботинках на толстой подошве, ходили по казармам, доставали из карманов замасленные записные книжки, химические карандаши и начинали справлять торг. Они знали, что рабочие небогаты, многосемейны и не в состоянии расплатиться сразу за все, что им надо на год до следующего урожая, дабы прожить. По договоренности, они ссыпали в лари, стоявшие в коридорах казарм, около комнат каждой семьи, крупчатую саратовскую, пеклеванную и ржаную муку, набивали картошкой, капустой, арбузами, огурцами и прочей снедью погреба и сараи. Записывали, что сколько стоит в свои «долговые» книжки. А потом ежемесячно, во время получки приезжали, и рабочие постепенно расплачивались. Я уже кое-что соображал и помню, что долги нашей семьи переносились немцами из года в год. Так тоже было.
Было и то, что я дважды тонул. Плавать, как и все ребятишки на Волге, я начал рано — лет пяти. Однажды мои братья Александр и Алексей взяли меня с собой за Волгу, на острова, покупаться и поесть стерляжьей ухи. Долго ли коротко ли, преодолев на лодках под веслами двухкилометровую ширину Волги, мы прибыли к месту, разбрелись. Ушел от братьев и других старших ребят и я. Пошел купаться. Шел-шел, забираясь в глубину, и провалился в омут…
Читатель, наверное, заметил, что я все время пишу — Волга, и ни разу — река, речка; в низовьях Волги ее не называют рекой, речкой, а всегда Волгой и только Волгой! В этой традиции и любовь, и привязанность к ней, красавице, и дань уважения как к матушке-кормилице, и надежда на то, что смерть не унесет тебя в безвестность, а ты будешь жить в ее, Волги, памяти, пока она течет по Руси.
…Так вот, попал я в омут и меня закрутило в нем. Силенок справиться с течением хватает лишь на то, чтобы высовывать из воды руки. На счастье, увидел мои появляющиеся на поверхности руки бывший недалеко наш заводской парнишка, немец, бросился в воду и вытащил меня. Дома обо всем случившемся, конечно, ни гу-гу.
Тонул я на Волге и второй раз. К концу весны с верховьев Камы и Волги приходили плоты, а с ними вместе шли косяки всяческой рыбы. Для удачной рыбалки времени лучше не придумать: за час-другой можно наловить рыбы на всю семью. Как-то поутру, когда солнце только начало пригревать, собралась нас ватага ребятишек и пошли на только что пришедший плот рыбачить. Перебрались с берега на плот и разбрелись по нему в поисках приглянувшегося места.
