Но эта дорога может быть мостом, переходом, который найдет путешественник, попытавшийся вернуться назад во времени. Это может быть канатом, ненадежно перекинутым между параллельными путями времени. Буква «N» хорошо показывает это. Вертикальные линии — пути, по которым идут поезда. А наклонная линия — это переход с Пенсильвании на Нью—Йорк Централ.
Различные компании. Различные пути. Различные... группы.
Так что невозможно вернуться в свою юность, невозможно вернуться назад, тех моментов больше нет. Они остались на путях, затерялись в сумерках, где закончил тлеть пепел Тира и Гоморры.
И дело не только в хромосомах. Не в субъективном взгляде. Но в возвращении под углом, в одно из параллельных времен, где существует какой-то другой Руфус Уэстерфилд.
Параллельность не подразумевает похожесть — только не тогда, когда вовлечены космические уравнения. Основная матрица, возможно, не меняется, но только Бог может разглядеть такое глубокое сходство. Как, например, общность между всеми млекопитающими. Млекопитающими являются как киты, так и морские свинки.
Так что, возможно, в бесконечном количестве поездов, движущихся по бесконечному числу путей, существует множество Руфусов Уэстерфилдов — но он вернулся не по пенсильванской линии.
Линия Нью—Йорк Централ была... параллельной, но гомо сапиенсам продали билеты только на пенсильванский путь.
Руфусу Уэстерфилду было двадцать пять. Он вытянулся во весь рост на качелях, висящих на веранде, и дремал жарким июльским утром. Одна рука была под головой, и он то и дело подтягивал себя за цепь, держащую качели.
Леность была лейтмотивом этого периода жизни Руфуса. Что казалось странным по контрасту с ясным, насмешливым лицом, чуть-чуть не похожим на его лицо сорока с чем-то лет назад, когда ему первый раз было двадцать пять. Тем не менее, вы бы с первого взгляда поняли, что Руфус и Билл — близкие родственники. Изменения были слишком слабыми, чтобы повлиять на это. Но черты лица Руфуса стали более острыми, и не только в физическом плане. И несовместимая с этим леность придавала ему высокомерный вид.
С учетом ситуации, это была нормальная леность, но она плохо сочеталась с молодостью Руфуса. В двадцать пять разум такой же энергичный и сильный, как и тело, и у Руфуса не должно было быть никакой вялости. Но в двадцать пять у обычного человека лишь начинается самый продуктивный период его жизни. Всю молодость он с нетерпением движется к завершению своего взросления.
