В глубине туннеля моргнул жёлтый глаз. Тихо шурша колёсами, из гаража выкатился тёмный «Фольц» и притёрся к ступеням, заехав одним колесом на плитку. Я открыл заднюю дверь и влез вглубь салона, а сумку поставил себе на колени.
— Я закурю, — предупредил шофёр.
Окно было открыто и я не возразил.
***
В темноте и издалека Вестерхайм выглядел настоящим городом — с сияющими высотками, подмигивающим рубином светофоров, рекламой и размалёванной, кишащей клубами ночной жизнью, почти отсутствующей в коммунах. Но при ближнем рассмотрении оказалось, что иллюминация освещает защищенные железом фасады, а двери кафе перегорожены цепью с однозначной табличкой: «Закрыто».
У здания магистрата машина развернулась и встала, так же криво, заехав колесом на бордюр. Это уже смахивало на фирменный стиль. Я попрощался с водителем и вошёл внутрь, с безотчётным опасением иноверца, вторгшегося в храм разнузданной бюрократии. Но опасался я зря. Бессер уже махал мне с лестницы, приглашая подниматься, и его загорелое худое лицо светилось искренней радостью, радушием, по которому я соскучился и которое почти успел забыть.
— Проходите, Коллер!
По-видимому, это был не его кабинет, потому что в углу стоял бильярдный кий, а на полках, среди книг и коньячных рюмок, поблескивали спортивные кубки и медали на деревянных подставках. Мебель дорогая, кожаная, и дорогие канцелярские принадлежности. Я считаю распущенностью тратить деньги на ручку, которой неудобно писать, или одноразовые кнопки с серебрением и логотипом; вся эта шелуха засоряет эфир и отвлекает от дел. Но вот кофейный автомат пришёлся весьма кстати.
— Можно?
— Ну, разумеется, что вы спрашиваете. А, может быть, грог? Я попрошу Монику.
Он сел напротив меня, расставив худые, как у кузнечика, ноги, улыбнулся и ещё раз повторил, с видимым облегчением:
— Как я рад вас видеть, Эрих. Честное слово! До чего же я рад тебя видеть!
— Я тоже.
Я не солгал. Власть меняет людей, но война и фрайкор не забываются. Сколько бы ни пытался вычеркнуть их из памяти и даже если стереть саму память. Человеческий мозг — странно устроенная машинка.
— Куришь?
— Нет.
— А я научился. Дорваться до тысячи удовольствий и ничего не попробовать? Мы стали жить лучше, Эрих, и веселее, но вряд ли дольше. Извини, я так рад, что болтаю чушь. А ты ведь совсем не изменился. И, наверное, очень устал?
— Выспался в вагоне.
— О! — он вдруг неожиданно подмигнул. — Секретный шик, высший класс. Почём нынче ракеты?
