Следующим был Сакраменто. Затем Фресно. Расслабляющая погода. Жара. Пыль. Кругом одна пустыня. Я даже засомневался, живёт ли там вообще кто–нибудь, и стоит ли там проводить концерт. Но вечером, чуть ли не из жаркого душного воздуха они все неожиданно материализовались.
Именно там я и увидел впервые другого Чака Берри. То был Чак, который следовал своему принципу, когда понимал, что публика не выказывает ему свою признательность и ей наплевать, что он там им играет. Reading and Rocking он превратил в очень скучную, грязно сыгранную фальшивку, не затрагивающую сердца юной аудитории. Он подмигивал и улыбался нам, выкрикивая грязные нецензурные слова своих стихов. Когда же он приблизился ко мне, чтобы подрегулировать свой усилитель, я схватил его за руку в порыве поддержать его словом.
— Эй, Чак.
— Что, не так что–то? — сказал, вытирая со лба пот.
— Странная публика сегодня, не правда ли?
— Не говори, сынок.
— Послушай, захотелось тебя поддержать, видя, что публика никак не реагирует — почему бы тебе не сыграть им блюз, дружище?
— О, брось, я не пою блюзы, это поприще Мутных Вод. Я всего лишь рок–н–ролльщик.
— Чак, ну же, один разочек, дружище, и я больше не буду к тебе приставать. Спой The Wee Wee Hours, а?
Он подошёл к микрофону, промямлил что–то об изменениях в программе, бросил несколько слов своей группе и углубился в наисладчайший, наинежнейший блюз, который когда–либо мне приходилось слушать.
In the wee wee hours,
that's when I think of you,
I wonder if you
still remember
all the things
we used to do,
in the wee wee hours.
Из Сакраменто путь наш лежал на юг в Лос—Анжелес. Впервые я увидел Лос—Анжелес, город ангелов, впервые я увидел и Голливуд. Я знал, что в один прекрасный день я буду там и проведу там не один день. Я был поражён. Восхищён. Покорён. Обескуражен. А его студии, на которых снимались все эти фильмы! Целый небольшой город. Семь пригородов окружают центр. Каждый прекраснее другого. Роскошные виды. Роскошные женщины. Целлулоид влечёт женщин, как нефть доллары.
Однажды в одном из лучших ресторанов города, куда я пришёл в свой выходной со своей подружкой, я заметил Джеймса Гарнера, известную кинозвезду, сидящего в кабинке прямо напротив нас. Гарнер явно смотрел в нашу сторону, я уж подумал, не положил ли он глаз на мою пассию, но он, оплатив счёт и собираясь уже уходить, вдруг свернул к нашему столику и спросил меня, не один ли я из Animals. И, получив утвердительный ответ, сказал, что не уйдёт домой без моего автографа. Его слова закинули меня на седьмое небо. Верилось с трудом. Мы, со своим рок–н–роллом, оказывается, могли соперничать и даже привлечь внимание таких звёзд кино с их немыслимыми гонорарами и популярностью. Для меня это стало настоящим откровением.
