Питер родился с любовью к музыке в своей душе, но начал он свой путь борцом на ринге, а чуть позднее снимался в кино на эпизодических ролях. Он сам, без чьей–либо протекции в свои неполные тридцать стал одним из лучших агентов в деловом мире, и если забегать вперёд, то приобрёл славу мозгового центра управления Цеппелинов.
Нам было за что уважать Питера. И не только из–за его устрашающих размеров, поверьте, было за что!
Мы летали в специально нанятом на время гастролей для нас самолёте, так как расстояния, которые нам предстояло покрыть, превышали возможности передвижения по дорогам. Наш собственный самолёт! Мы, наконец, убедились, в чём же скрывались преимущества славы и успеха. Наш лётчик, Бобби Мак, оказался не только ветераном Второй Мировой войны, из так называемых «летающих кожаных воротников», но и величайшим любителем выпить. Нет, алкоголиком его было не назвать, но вот, что странно, ходил он всегда чуть покачиваясь. Тем не менее, даже теряя над собой контроль, он умудрялся всегда ровно сажать самолёт. В общем, мне его винить не в чем. Он не заставлял меня нервничать. В своих «покачиваниях» и профессионализме он в точности был похож на меня. В любом случае, у него всегда было припасено для нас пара–тройка занимательных рассказов о войне. Обычно по утрам в руках у него оказывалась бутылка водки, взявшаяся просто ниоткуда, и в утренние часы, на свежем воздухе, это всегда предвещало начало хорошего дня.
Самолёт, на котором мы летали, был двухмоторным Мартином, настоящий старый трудяга, что–то наподобие Дакоты DC3, быстро взмывающим в воздух при взлёте. Когда он набирал высоту, казалось, мы летим вертикально вверх, прямо к солнцу! Они друг друга отлично понимали друг друга, лётчик и самолёт. Сразу за кабиной были убраны несколько рядов кресел, чтобы мог разместиться стол для игры в карты. Яростные карточные бои разыгрывались в долгие часы, проведённые в воздухе. Они начались неожиданно для всех нас. Первыми сели за стол Майк Джеффери, Час Чандлер и Питер Грант. Позднее на тех гастролях к нам присоединились Отшельники Германа, и Питер Нун, их редкозубый солист, оказался азартным игроком. Ставки взлетали до семи тысяч долларов. Время от времени удача отворачивалась от Питера Нуна, но он упорно оставался в игре. Час, напротив, часто вставал из–за стола с раскрасневшимся лицом, улыбающийся и пытающийся засунуть неподдающуюся стопку банкнот себе в карманы брюк.
— Вот так то, стоит по этому поводу открыть бутылочку Джека Ди, — приговаривал он при этом, широко улыбаясь.
