Джеймса захлёстывала эмоция невероятной силы и глубины, бескрайний океан. Блюзы его — это плачь, взрыв души, эмоциональное откровение. Колени подгибаются, и он падает на пол. Один из его роуди бросается к нему из–за кулис мимо стенящих, воющих медных духовых и накидывает красный плащ на плечи всесильному ритм–и–блюзовому королю, Джеймсу Брауну.
— Джеймс, Джеймс, — прокричал он над ухом Джеймса, — не надо так надрываться, не убивай себя, никто этого не достоин, Джеймс, послушай своего чёрного брата, Джеймс.
Слёзы брызнули из его глаз, и крупными градинами скатлись по его чёрной коже. И как если бы Господь услышал его, он вскочил с колен, красный плащ соскользнул с его плеч на пол, он оттолкнул своего роуди, схватил микрофон и переметнулся в другой свой номер,
Please, Please, Please!
Baby, please don't go
begging, pleading,
please stay, don't you go.
Но это не было простым вечером, это был вечер сюрпризов. Луч прожектора выхватил выскочившего на сцену Отиса Реддинга! Два ритм–и–блюзовых чемпиона в тяжёлом весе выкладывались полностью прямо перед моим изумлённым взором в этот субботний вечер на сцене театра Аполло! Здание ходило ходуном, казалось, качались стены. Несколько бисов было исполнено, прежде чем, казалось, даже сама публика выдохлась, почти как и исполнители. Забегая вперёд, скажу, сколько концертов я не перевидал в будущем в этом Аполло, то был последней величайшей дуэлью двух мировых гигантов. До сего дня яркий пример, как надо работать на сцене. А нам предстояло провести ещё много концертов в те гастроли.
Три дня напряжённых репетиций перед нашим появлением на телешоу Эда Салливана. Эд Салливан — это американская энигма. Это сердце самого настоящего монстра, называемого всеми телевидением. Можно сказать, он контролировал поток радиоволн, несущих в массы моду, что можно было бы определить термином «быть в себе». Несмотря на то даже, что в основном, в его субботних передачах выступали клоуны, цирковые акробаты, фокусники, жонглёры и дрессированные животные — всё, что могла представить театральная Америка на суд зрителей. Он диктовал пристрастие зрительской аудитории на следующие несколько месяцев. Но даже обладая такой властью над душами людей, он был самым, что ни на есть анти–деловым в шоу–индустрии.
Прошло много лет с тех пор, и он мне сейчас напоминает Ричарда Никсона. Пожилой человек, широкоплечий, большая крупная чклюсть, тёмные проницательные глаза и огромные длинные руки, которыми он размахивал, как патрульный полицейский на своём перекрёстке. Совсем скоро мы испытали на себе магию мистера Салливана. Он совсем не был похож на тех равнодушных продюсеров телевидения Би—Би-Си, которых ты отпугивал своими помыслами и увлечениями, и те в лучшем случае отворачивались от тебя. То был Эд Салливан!
