И, вытащив из кармана зажигалку, направился прямо к задрапированным декорациям и завешанным шторами стенам и… стал их поджигать. Тут же приехали пожарные в ярко жёлтых робах и касках, держа наготове пожарные рукава. Все участники высыпали на улицу, одни смеялись и не могли остановиться, другие плакали и их трясло от ужаса. У меня была с собой ампула с амилнитратом, и я поделился ею с одним из друзей, чтобы не умереть от смеха.
*
Наше первое лондонское выступление состоялось в клубе Сцена, приютившимся в вымощенном булыжником переулке Хем—Ярд, а ныне заведение с чрезмерно высокими ценами. Мы попали на период его трансформации из чисто джазовой норы в рок–клуб. Посетителями его были на тот момент военнослужащие Американских ВВС, в большинстве своём чёрные, поэтому нет нужды говорить, что диск–жокей следил за всеми новинками, и в клубе имелась совершенно фантастическая коллекция пластинок. Всё самое свежее, американское.
Перед клубом разыгрывались целые баталии из–за девчонок между американскими солдатами и ямайскими. Тебе бы вовремя удалиться на цыпочках, но это возбуждало. Пурпуровые сердца были в ходу каждый день — их можно было найти в Сохо везде, всего за несколько пенсов. Во время наших выступлений до нас доплывали облака сладковатого терпкого дыма, заполнявшего всё пространство клуба, добавляя таинственности в наши перевозбуждённые головы.
Находящийся в самом центре танцпол был небольшим и по субботам с трудом вмещал не более двухсот танцующих, запакованных как сардины в бочке. Но если вы приходили, например, во вторник, могли с лёгкостью потанцевать под отличную музыку среди двадцати–тридцати таких же как вы желающих отдохнуть. Не стоит и говорить, что сцена была крошечной. Передвигаться по ней не было никакой возможности и мне часто приходилось просто сходить вниз и петь с пола, рядом с танцующими, а иногда и самому к ним присоединяться. Почти вся она была занята ударной установкой Хилтона и роялем, Час же нашёл себе на сцене нишу и туда втискивался каждый раз, так что для меня пространства уже не оставалось.
Итак, получилось, что я оказался в первых рядах, а всё из–за этого огромного белого слона на трёх ногах, оставшегося в наследство от ночного клуба — джазовые музыканты обычно имеют обыкновение аккомпанировать себе на таких монстрах.
Всё же однажды мне удалось выпустить всю накопившуюся к нему ненависть. Может, конечно, виною были пурпуровые сердца, но должен сказать, чувствовал я себя в тот вечер отлично. На мне были ковбойские сапоги, ну, и почему нет? Я и взобрался на этого белого монстра. Должен заметить, что одна единственная его функция, которую он выполнял в клубе — это свободная плоскость для опустошённых бокалов. И когда, наконец, мне удалось на него залезть, я начал прыгать в такт музыке. Фужеры, рюмки, стаканы захрустели под толстыми кожаными подошвами моих сапог. Публике это страшно понравилось, народ буквально сошёл с ума. К великому удовольствию моих ребят, а особенно радовался Алан Прайс, ненавидящий его до дрожи в коленях, я прыгал долго и яростно. Он даже, знаете, ни разу не притрагивался к его клавишам, считая его простой столешницей для использованной посуды, но этот стоял там и убирать они его никуда не собирались, так что мне предстояло сделать всё за них. Я продолжал прыгать на радость всем, но тут от крышки рояля откололась большая щепа, за ней другая, затем моя нога провалилась на струны. Господи, какой сладостный это был звук! Особенно, когда Алан поднёс к ним микрофон. Вы бы видели его улыбку, когда он держал шуровский микрофон рядом с лопающимися струнами! Но тут трое вышибал, дежуривших у дверей, направились прямо к сцене бесцеремонно расталкивая локтями публику, решив, видно, поинтересоваться у нас, что, чёрт побери, здесь происходит. К тому времени, как они до меня добрались, от рояля, благодаря помощи со стороны аудитории, практически ничего уже не осталось. Громилы, наконец, добравшись до сцены и увидев перед собой груду бесформенных обломков зашлись безумным хохотом. Оказалось, они тоже его тихо ненавидели.
