— Да, ты верно вычислил.
Но он прервал меня и, наклонившись ко мне, сказал:
— Она здесь со своим стариком.
— Да, э… ничего нового, я знаю, она замужем, а что?
— Да то, что замужем на все сто. Он работает в том же забое, что и мой брат. А он–то тебя хорошо знает. Будь осторожен. Я тебя предупредил, — сказал мне Рыжий Алекс, погрозив пальцем.
Впервые я не на шутку перепугался и нервно оглянулся, в то время как Алекс дружески хлопнул меня по плечу.
Под красным огоньком над дверью в дамскую комнату увидел я её, в вечернем фиолетовом платье, настоящую сердцеедку, каждым дюймом своего тела. И тут я поймал её взгляд, на мгновение обернувшись (она придержала качнувшуюся в её сторону дверь) и блеснув огнями своих карих глаз. Я вскочил со стула и направился прямо к ней.
— Знаешь, мой старик здесь.
— Он? Но тогда почему ты преследуешь меня?
— Я не преследую тебя. Ты не хочешь со мной говорить, потому что мой старик здесь?
— Почему… что ты такое говоришь, о чём ты… ты хочешь сказать, он не догадывается?
— Он и не догадывался. Я вчера сама ему сказала.
— Ты… что ты…?
— Мне пришлось ему рассказать, Эрик. Я не могу продолжать так. Он здесь и хочет увидеться с тобой.
Я оттолкнул её в сторону, понёсся опрометью вон и выбежал на берег. Холодно. Под ногами мокрый песок. Я повернул на пляж, и вдруг передо мной возникла огромная мужская фигура.
— Вот ты где!
Я замер.
— Так это ты, тот самый чудак, который всё время поёт в клубе Downbeat в Ньюкасле?
— Да, это я. Ну и что?
— Хорошо, — его голос помрачнел. — Я слышу, ты хорошо знаком с моей госпожой. Знаешь, вот с той птичкой в фиолетовом, да–да с той, с которой ты только что говорил, пока не сбежал.
— Ну, положим, я не знал, что она замужем.
— Врёшь.
— О, нет, нисколько, — начал было я, но тут же понял всю безнадёжность этого — я был намертво схвачен огромной красной лапищей.
Один Бог знает, что говорят в такой ситуации. Гробовое молчание. Я ждал, ожидая, что вот грянет ливень на мою голову, или ногой в пах, или моя челюсть слетит с моего лица — всего.
— Слушай, дружок, — сказал он срывающимся голосом, — пожалуйста, не забирай её у меня, просто — не потакай ей. Я знаю, она — дикая штучка, но я люблю её, она — единственное, что у меня есть.
Я повернулся и посмотрел на него, огромные кулачищи он сжал так, что побелели костяшка пальцев. Что ж до меня, я страстно желал только одного: поглотили бы меня пески, или набежавшая волна смыла бы меня в море. Потрясённый его искренней простотой я сгорал со стыда.
